Олег Мизгулин - Морок

Люся улыбалась. Олег за долгое молчание впервые разлепил губы:

— Люцик! — Он ей медленно моргнул. И всё.

Мимика — язык многоякий и Вадим мог растолковать этот интимный знак как: «Всё хорошо!» Или «Не бойся, я с тобой! А возможно: «Я тебя люблю!» Очень скоро он вспомнит этот взгляд с опусканием век и придаст ему безошибочное значение. А пока Люся с улыбкой шагала к берёзке, к чему-то тому, что не видели глаза Олега и Вадима.

Подойдя совсем близко, она обернулась и пообещала:

— Я скоро!

Она не исчезла, не растворилась, а просто её не стало. Глаз не помнит, как моргает. Так и Люся ушла из поля зрения. Естественно, как глаз сморгнул.

С минутным замешательством Зорин взглянул на часы. Значилась двадцать четвёртая минута пятого. Итак… Он зафиксировал время с опозданием. Пусть Люся ушла в двадцать две… Значит, двадцать два плюс пятнадцать это… тридцать семь. Бог с этим, округлим на сорок! Без двадцати пять должна появиться Люся. Он раздвинул ей планку до тридцати минут, но Люся твёрдо сказала, что вернётся через пятнадцать… Значит, шестнадцать сорок. А если астрономически, без округлений шестнадцать тридцать семь. Вадим задержал взгляд уже не на часах, а на поднесённой кисти, обутой в браслет с часами. Кисть вздрагивала неровными амплитудами и попытка резко остановить «нервянку» ни к чему не приводила. Вадима колотило давно, а сейчас, казалось, страх только усилился. С Люсиным уходом появилась уверенность падения. Так бывает в шахматах: долго и нудно выбираешь ход, а сделав его, хватаешься за голову. Проигрышность, которая не выпячивалась, пока ты думал, становится очевидной сразу, как только рука твоя сдвигает фигуру. Ничего… Люся сказала железно: придёт. Стало быть, здесь галочка! Вопрос только, что принесёт она на крыле. Худое или доброе? Что бы там ни было, и восемь грамм информации это вес. Вес, который изменит либо не изменит ситуацию…

Вадим глубоко вдохнул и выдохнул, надеясь таким образом успокоить организм. Тревога никуда не делась, хотя и не вопила криком. Беспокойство выражалось в частом поглядывание на часы, дрожание рук и чуть стеснённом дыхании.

16:27. Вадим смутно догадывался, чего он боялся. Боялся, не смотря на заверение Люси, не дождаться её. Боялся растерять всех окончательно и остаться одному на суд самого себя. Это был страх бессознательный или подсознательный, он опережал холодный анализ, который, кстати, изрядно пасовал перед нелогичными приёмами Холма.

— Пол пятого. — Сказал он вслух, который раз взглянув на часы.

Олег не ответил и это, некоторым образом, добавило смятения в душевный раздрай Вадима. Он не понимал, почему Олег не волнуется. Уж кому, а не ему ли надо ёрзать и скрипеть зубами. Любимая женщина ушла в Страну Чудес, а он…

Головной, сидя на раскладном стульчаке, попивал чай, причмокивал и сплёвывал частые чаинки. Свет от костра озарял его безмятежное лицо, на котором не читалось никаких волнений. Одна лишь неземная задумчивость. Заметив взгляд Вадима, он поднял брови:

— Присаживайся, Николаич! Нет в ногах правды, да и нигде её нет… Садись, чайку хлебни! А Люся вернётся, не кипишуй! От того, что ты юлой маячишь, толку нет.

— Вот как. — Вадим уселся напротив. — А ты изменился, Олежек.

— Я да! — Согласился Олег кивая. Лицо его приобрело черты нечётко проступающей мудрости. — А знаешь, что тебе мешает измениться?

Вадим криво улыбнулся, и хотел было ответить вопросом: «А зачем мне меняться?» Или, проще того, вопросить: «И что же, хотелось бы знать?» Но вопреки самому себе, из двух вариантов ответа он выбрал неожиданный:

— Знаю! Груз ответственности за вас!

Лаконичность и точность ответа покоробила его самого, но Олег принял откровение как должное.

— Точно! Именно это тебя не отпускает. Нам кинули переходный мостик. Перешли все и даже я… А ты, Вадим, ищешь брода там, где его нет. А все, потому что переживаешь за тех, кто… перешел.

— Что-что? — Вадим смотрел на часы и от него ускользнул фразеологический смысл сказанного Олегом, хотя понял, что тот сказал что-то серьёзное. Часы показывали шестнадцать тридцать три. Время хоть и ползло, но оно отдавалось в груди ожиданием.

— Что? Ещё раз повтори… Извини, я не всё понял…

— Ты ничего не понял. — Олег глядел с сожалением. — Ладно уж…

— Нет, раз начал, говори! Чего я не понял? — Зорин встал, хрустнув косточками. Сидеть было невыносимо. Минуты приближали рубеж, за которым появится Люся. Если появится… Предчувствие нехорошего обуяло разум, а предчувствию Вадим верил.