Андрей Посняков - Из варяг в хазары

Тут же появились и покупатели — молодые воины. По-славянски говорили с горем пополам, больше объяснялись знаками. Угодливо улыбаясь, Истома велел девушке раздеться. Довольные хазары, цокая языками, принялись громогласно обсуждать достоинства рабыни, время от времени плотоядно поглаживая ее по груди и ягодицам. Вокруг быстро собралась целая толпа бездельников — свободные от несения караула стражники-лариссии, подмастерья, грузчики, мелкие торговцы, какие-то грязные, пахнущие навозом парни. Все старались потрогать красивую невольницу либо, на худой конец, громогласно высказать свое мнение.

Ладислава стояла, прикрыв глаза, словно отрешенная от всего этого позора. Крики, похотливые улыбки, щипки... Девушка старалась не замечать всего этого. Лишь поморщилась, когда кто-то из подмастерьев слишком сильно ущипнул ее за левую грудь. Истома тоже зыркнул глазами, зашипел недовольно — ну и людишки тут подобрались, одна шантрапа. Где ж настоящие покупатели? А настоящие покупатели, на его несчастье, давно уже плыли обратно домой по теплому Хвалынскому морю. Опоздал Истома Мозгляк со своим товаром, на рынке вряд ли нашелся бы сейчас кто, готовый дать за красивую невольницу настоящую цену. Уведя девушку подальше от назойливых зевак, Истома остановился около торговцев фруктами. Ароматные дыни, «ослиные огурцы» — так купцы из Персии почему-то называли арбузы, финики с далекого юга. День выдался солнечным, теплым, и над всем этим сладким великолепием, жужжа, кружили осы, мухи и пчелы. Одна из ос больно ужалила Ладиславу в плечо.

— Ой! — громко воскликнула та.

На этот девичий крик тут же обернулся высокий востроглазый юноша, черноволосый и смуглый, — Езекия, племянник и доверенное лицо старого негоцианта Ибузира бен Кубрата. Целый день, с самого утра, рыскал Езекия срди торговцев живым товаром, высматривая подходящую невольницу, да так пока и не высмотрел. То слишком старые попадались — целых двадцать лет, виданное ли дело, подарить кагану такую старушку, — то уродливые, то слишком худые. Как шакал, высунув язык, бродил по рынку Езекия, переходя от помоста к помосту. Увы, маловато было живого товара — кончался сезон. Промотавшись почти до вечера и устав, как пес, плюнул Езекия на всё это дело и решил на сегодня закончить, а завтра поискать кого-нибудь из знакомых баранджар-печенегов, были у него и среди них приятели, хоть бен Кубрат и не одобрял подобные знакомства. Приняв решение и от этого несколько повеселев, Езекия прошелся вдоль фруктовых прилавков, тщательно присматриваясь к дыням. Лично для себя, любимого, выбирал, не для кого-нибудь, потому и придирался: эта маловата, та кособока, эта недостаточно спелая, а вот та и на вид хороша и красива, да, вот беда, пахнет как-то не так...

— Да как не так-то? — обиженно переспрашивал лупоглазый армянин-торговец. — Отличная дыня, очень даже вкусная. За полцены отдаю, бери, не пожалеешь!

Услыхав про полцены, Езекия почесал затылок... и вот тут-то и услышал девичий крик. Обернулся — и сразу позабыл про дыню. В нескольких шагах от него стояла настоящая красавица, молодая, белокожая, с целой копной падающих на плечи золотистых волос. И на руках ее звенели невольничьи цепи! Рабыня?!

— Продаешь? — подойдя ближе, поинтересовался Езекия у стоящего рядом с красавицей тощего мужика. Тот кивнул, показав цену — три раз по десять пальцев. Многовато...

— Давай за половину, — попросил Езекия мужика. — Возьму сразу. Вряд ли сейчас кто даст больше. Вот если б ты с месяц назад пришел, тогда б понятно... Ну, так как, по рукам?

— За половину не отдам, — отрицательно покачал головой продавец. — Себе в убыток.

— Тощая какая-то. Вон и ребра торчат. А она, вообще-то, хоть девственна?

— А как же! — Продавец ответил так возмущенно, будто бы Езекия предложил ему здесь же вступить с собой в любовную связь.

Торговались долго, пока наконец не сошлись. Мужик чуть уступил — понимал, что не сезон, да и Езекия тоже не ломался, не дурак был. В общем, договорились.

— Ну, прощевай, девица. — Истома Мозгляк ласково погладил проданную невольницу по плечу, словно расставался с кем-то родным. Сам себе удивился Истома — никогда еще прежде не испытывал он подобного чувства.

— Прощай, — еле слышно ответила Ладислава... и вдруг с плачем кинулась к нему. Ведь этот злобный, нелюдимый человек стал близок ей за всё время плавания, заботился о ней, кормил, как мог защищал. Брр... Ладислава поежилась, вспомнив того огромного придурковатого парня, что пытался надругаться над ней, но был убит вовремя вернувшимся Истомой.