Джон Мур: Плохой Принц Чарли

— О, да, — сказал Турик с отвращением. — Вне всяких сомнений. Это король, что верно, то верно.

Далеко-далеко, в стародавние времена, Двадцать королевств (плюс-минус несколько) занимали большое пространство между горами и морем. Это были сказочные государства, зачарованные земли, где законы природы превращались в правила магии. Для населения это не означало ничего хорошего. Магия в Двадцати королевствах ничем не отличалась от операции на открытом сердце в наши дни. Она требовала квалифицированных практиков с многолетней подготовкой, результаты которой часто оставляли желать лучшего, да и обучение было слишком дорого для большинства людей. Даже те, кто мог себе позволить стать волшебником, делали это неохотно, и лишь когда другого выхода не было. Но когда кто-нибудь брался за дело так, как следовало, результаты могли быть весьма впечатляющими.

Однако, в этот день не было ничего магического на дороге из Ноиля в Дамаск. Она проходила в тени гор, с густых крон деревьев все еще стекали струи воды после студеного утреннего дождя. На горном перевале было холодно даже сейчас, поздней весной, а вершины со всех сторон все еще покрывал снег.

Клубы пара шли от морд лошадей, везущих высокий двухколесный экипаж через лес, так же как и из уст двух молодых женщин, этим экипажем управлявших. Повод держала в руках исключительно красивая девушка с рыжими волосами, зелеными глазами и полными, слегка капризными губами. Руки ее были одеты в перчатки из овчины, а темный меховой плащ защищал великолепное тело.

Ее спутница, не менее очаровательная обладательница светлых волос и голубых глаз, прятала руки под добротной шерстяной накидкой. Они были оживлены в силу самоуверенности, присущей столь юному возрасту, но сейчас они выглядели озабоченными, ибо подъезжали к узкому мосту, известному как излюбленное место грабителей.

И действительно, они не были разочарованы. Прежде чем экипаж подкатил к мосту, они услышали шум реки и голоса, доносившиеся из-за деревьев, а затем, выехав из-за поворота, увидали карету, запряженную четверкой. Карета была остановлена, когда первые две лошади уже зашли на мост. Ее окружили четыре человека с обнаженными мечами. Их главарь, казалось, погрузился в глубокую дискуссию с кем-то внутри кареты.

Рыжеволосая девушка остановила экипаж и пробормотала: «Джентльмен Дик Террапин, пресловутый разбойник».

У ее спутницы расширились глаза.

— Он действительно джентльмен? — спросила она шепотом.

— Я бы не стала рассчитывать на это, Розалинд. Мужчины дают друг другу странные прозвища. «Большой Джим Смит», как правило, маленький человечек, и каждый, кто называется Малышом Джоном неизменно является гигантом. Если кто-то зовется Волосатым Хови, то можно быть уверенным…

— То, что он лысый, — закончил Розалинд. — Может, нам стоит вернуться назад?

— Я не собираюсь это делать. Они уже нас увидели, и мы не сможем обогнать их лошадей. Давай посмотрим, какую пошлину они потребуют от нас за проезд через мост.

Дик Террапин промышлял в качестве разбойника с большой дороги в течение почти шести лет, весьма значительный срок для увлечения опасными играми. Несмотря на неизвестное происхождение, где-то в течение жизни он умудрился подцепить джентльменское образование, и не упускал случая продемонстрировать его. Он и в самом деле обладал некоторыми свойствами, присущими знатным людям, ибо был жадным, ненасытным и предпочитал получать деньги, не прилагая к этому никаких усилий. Тем не менее, у него был определенный кодекс чести, не позволявший оставлять своих жертв полностью без гроша.

Обитатель кареты уже смирился с потерей кошелька. Но он впервые посещал Дамаск и наивно рассчитывал растрогать Дика, объясняя, как много он теряет денег.

— Дайте мне еще одну, — говорил он Террапину. — Четвертной это одна четверть пенни. Вот так. И тогда у вас есть один пенс, двухпенсовик, трехпенсовик, и четыре пенса.

— Нет, — сказал Террапин. — Монета в четыре пенса называется грот.

— Грот.

— Верно. И никто не говорит трехпенсовик. Она называется трешкой.

— А двенадцать пенсов?

— Шеллак. И в сутенере двадцать шеллаков.

— Бессмыслица какая-то. Почему не двенадцать или двадцать четыре? Это было бы более логично.

— Вот именно, так это и делается. Поэтому есть джимми, он равен одному сутенеру и одному шеллаку.

— Следовательно, джимми это двадцать один шеллак?

— Правильно.