Джон Мур: Принц быстрого реагирования

Волшебник был злой. Нет, правда злой. Злой в самом прямом смысле этого слова. Он насылал эпидемии и сыпал отраву в реку, несущую воды мимо его замка к расположенным ниже по течению деревням. Он губил одиноких путников, перемалывал их кости для своих порошков и кипятил их кровь для колдовских зелий. Он мучил маленьких пушистых зверюшек, ставя над ними извращенные некротические опыты. Он отрывал крылья бабочкам. Причем не ради какого-либо магического эффекта, а просто для удовольствия.

Он никогда не писал маме. Даже в ее день рождения. На рынке, якобы прицениваясь, он мял разложенные на лотках фрукты, после чего продать их уже было невозможно. В спорах он всегда жульничал. А если его заносило в местный трактир (инкогнито, разумеется), он с готовностью присоединялся к дармовой выпивке, но сам никогда никого не угощал.

Принцесса Глория, напротив, была олицетворением чистоты, добродетели и невинности. Деревянный стол, к которому ее приковали, находился в запертой изнутри комнате, в свою очередь помещавшейся в самой высокой башне замка злого волшебника. На момент описываемых событий принцесса Глория уже не плакала. Она предавалась этому занятию в течение последних четырех суток и имела возможность убедиться в полной его бесполезности. А поскольку оставалась единственная надежда – на спасение извне, принцессе совершенно не хотелось предстать перед потенциальным спасителем с красными и опухшими глазами. Ну а если ей все-таки суждено умереть, то какая в конечном итоге разница.

Помимо волшебника и принцессы в помещении присутствовали двое подручных колдуна – туповатые да к тому же еще и уродливые громилы, ценимые им за эффективность в решении силовых вопросов. Собственно говоря, теперь, когда похищение уже состоялось, надобность в них как таковая отпала, но злодей чувствовал себя увереннее с парой телохранителей за спиной. Те, в свою очередь, и не возражали – кто ж откажет себе в удовольствии поглазеть на обнаженную красавицу в цепях. Каждый развлекается по-своему.

Волшебник Магеллан нервно сновал по маленькой комнатке, расставляя мензурки и колбы и раскладывая ножи. Он намеревался выкачать из живого тела Глории кровь. Кровь принцессы-девственницы весьма полезна для всевозможных подлых заклинаний, особенно если собрать ее между полуночью и рассветом. Кстати, ночь выдалась довольно теплая. Колдун открыл маленькое окошко, и пламя свечей затрепетало, отбрасывая на каменные стены танцующие тени.

– Не то чтобы мне нравился детский плач. Нет, вовсе нет. Я мягкосердечный человек, и плач меня нервирует. Прямо-таки зубы сводит. А уж визг! От полуночи до рассвета мы получим почти пять часов визга. Ты ведь визжишь, правда? И не тряси головой. Я же по глазам вижу: ты визгунья, а мои нервы и так натянуты до предела. Можно, конечно, заткнуть тебе рот кляпом, но тогда магия лишится полноценной динамики. – Магеллан имел склонность бормотать, когда затевал что-то по-настоящему гадкое.

Принцесса попыталась съежиться. Волшебник злобно расхохотался. Громилы захихикали.

Складывалась идеальная сцена для выхода Прекрасного Принца, и момент своего появления он выбрал безупречно.

Часы, старомодный вычурный агрегат из бронзы и меди, заклекотали, сообщая о наступлении полночи. Магеллан неторопливо, поскольку всегда ставил часы немножко вперед, выбрал нож – узкий, изогнутый клинок, недобрым мерцанием возвещавший об исполненном пыток и увечий прошлом. (Вообще-то нож изначально предназначался для разделки рыбы, и на его ручке даже сохранилась дюймовая разметка, чтобы измерять улов.) И вот когда волшебник, в последний раз подергав наручники на запястьях девушки (та снова поежилась), медленно, нежно, любовно приложил лезвие к ее коже, принцесса Глория закрыла глаза, а громилы наклонились поближе – в дверь постучали.

Все обернулись.

На самом деле для нормального вежливого стука звук получился не совсем правильный. Слишком сильный, слишком громкий. Слишком, как бы это выразиться, проникновенный. Так бывает, если по тяжелой дубовой двери со всего размаху садануть двуручной секирой. А для вящей убедительности между рассевшимися досками показался кончик лезвия.

Пока злодей с подручными растерянно наблюдали за происходящим, лезвие убралось, и через секунду раздался второй сокрушительный удар. Остатки двери повисли на обломках петель. За ударом последовал мощный пинок, и вслед за щепками и мусором в помещение ввалился высокий, хорошо сложенный юноша, чей решительный вид подкреплялся доблестью и сознанием собственной правоты.