Дмитрий Дейч - Игрушки

Отец мой заведовал отделением крупной психиатрической клиники. То был Человек Прогрессивно Мыслящий, и вместо того, чтобы, пользуясь служебным положением, вымогать у родственников пациентов деньги (думаю, именно так поступали его более продвинутые в отношении гиппократовой этики коллеги), пытался во что бы то ни стало, иногда — вопреки здравому смыслу излечить своих подопечных, в частности вёл с ними длинные фрейдилоги, которые записывал на магнитную ленту.

Содержание этих записей я знал наизусть, хоть мне было строго-настрого запрещено к ним прикасаться. Вот перечень особенно запомнившихся случаев:

Человек, Который Рисовал Рыб.

Человек, Который Видел Лазерный Луч,

Человек, Который Глотал Термометры,

Человек, Который Думал, Что Болен Гриппом,

Человек, Отравившийся Глюконатом Натрия,

Интеллигентный Человек, Который Стал Жертвой Нелепых Обстоятельств.

Слушая тайком эти записи, я постиг закон относительной вменяемости в столь нежном возрасте, что к восемнадцати годам мог в течении двух-трёх минут обмануть на спор бдительность любого психиатра при военкомате мин. обороны. Этим умением мне не суждено было воспользоваться (из ложной гордости, полагаю), и вот — в возрасте 18-ти лет меня, наравне с одногодками, обрили наголо и выдали ремень с бляхой, которую требовалось ежедневно натирать до блеска.

В армии я познакомился с новым, очаровавшим меня абсолютной внятностью принципом отношения к действию. Внешне он сводился к следующему: «Делай всё, чтобы быть битым как можно реже и постарайся сделать так, чтобы тебя не убили». Именно армия научила меня относиться к действию иначе, чем прежде. Я стал рационален и разборчив. Тем не менее, били меня не реже, чем остальных, и грозили убить за жидовство. Уволившись из рядов Вооружённых Сил по добру по здорову, я с энтузиазмом принялся готовиться к бегству из страны, о которой узнал много нового за время срочной службы, и в кратчайший срок подготовил все необходимые документы.

Следующая зима застала меня в Тель Авиве.

Это был самый голодный год моей жизни: почти совершенно не зная языка, я пытался устроиться на работу. Выбор был невелик: сторожка при цементном заводе (8–10 часов в сутки, белая пыль в лёгких, в перспективе — астма), раздел «Культура» в русской газете (12–14 часов в сутки, клубы пенсионеров), или временная должность Деда Мороза по вызову (ватная борода, час или два потного веселья) — за те же деньги.

Я выбрал бороду.

Спросили умею ли я петь, плясать и играть на каком-либо инструменте, на все эти вопросы я ответил утвердительно.

Спросили люблю ли детей.

Возможно. Скорее да, чем нет.

Последний вопрос настораживал: чувствителен ли я к алкоголю? В каком смысле? В смысле: сколько могу выпить.

Даже не знаю. Не задумывался. Мне никогда не хотелось выпить больше, чем организм мог принять — вот истинная правда. И, самое главное — я никогда в жизни не заплывал за буйки так далеко, чтобы наутро ничего не помнить.

Мои колебания не ускользнули от внимания интервьюера. Это хорошо, что вы сомневаетесь, — сказал он, — хороший признак!

Мой собеседник — пожилой комсомолец, владелец небольшой фирмы услуг: подтянутый, при галстуке (что, вообще говоря, — скорее исключение, чем правило в мире небогатых тель-авивских контор, каких пруд пруди на маленьких улочках, примыкающих к Алленби), внимательный взгляд, мягкая улыбка.

Штирлиц в отставке.

Я улыбнулся ему в ответ, и мы пожали друг другу руки.

Мне выдали под расписку новенькую униформу и церемонно представили Опциональной Снегурочке — худенькой нордического типа блондинке по имени Маша. Маша была студенткой и любила группу «АукцЫон». На Маше экономили отцы семейств, заказывая наши услуги. В реестре стандартного бланка «Пригласите Деда Мороза» была графа — «Снегурочка (опционально)». Ей приходилось надевать костюм Снегурочки далеко не каждый день, поэтому в дополнение к основным обязанностям она взяла на себя работу водителя минибуса, который должен был доставить нас на место очередной вакханалии.

Впрочем, я не успел в полной мере насладиться её профессиональными навыками. Увы, моя карьера Деда Мороза с треском провалилась, не успев начаться. На всё про всё — один-единственный вызов, один вечер, одна Новогодняя ночь. В своё оправдание могу добавить, что это была самая длинная ночь моей жизни. Воспоминания о подобных событиях способны украсить галерею семейных преданий — из ряда тех, что пересказываются из поколения в поколение: деда, расскажи как ты был Дедом Морозом! Ну что ж, усаживайся поудобнее и слушай.