Олег Синицын - Лист Мёбиуса

– А кто твой отец по профессии? – спросил я.

– Железнодорожник, – ловко пуская колечки дыма, ответил Лысак. – Иван Григорьевич Бойко.

Мы возвращались почти бегом, а потому больше молчали. Сзади раздались крики, потом несколько выстрелов из пистолета. Иван Григорьевич развернулся и, не останавливаясь, дал очередь из автомата почти в небо. Погоня затихла.

– Поднажмите, друзья-товарищи, – подбодрил нас обходчик путей.

У своего домика он разрешил нам передохнуть, собрал автоматы. Пистолеты старшины и лейтенанта ему Шуберт не отдал: «Трофеи!» Бойко занес оружие внутрь, спрятал его в подпол, закрыл люк половиком.

– Найдут, хрен с ним! А светиться с оружием нельзя, – пояснил Иван Григорьевич. – Сейчас минут через пять наш поезд будет, далеко от портала не отходить.

– Федор, – спросил я Толсторюпина, – били тебя?

– Били, – тяжело дыша, ответил Федор. – Старшина больше всех старался. Это он мне фонарь поставил. Они, когда меня скрутили, первым делом паспорт потребовали. Тут лейтенант какую-то хрень стал говорить. Что документ у меня поддельный, что я не могу быть 1962 года рождения, потому что сейчас 1953-й! Вольтанутый совсем! Потом в опорный пункт привели, бумаги какие-то достали, вообще стали такое дело шить, что я решил – точно в дурдом попал!

– Что они тебе шили?

– Что фамилия моя дворянская и состоит из двух. Толстой и Рюпин. Граф Толстой и баронесса Рюпина – мои прадедушка и прабабушка. А, значит, я – белый эмигрант. Заслан западногерманской разведкой для диверсионных действий.

– А ты и вправду потомок Толстого? – спросил я с интересом.

– Да откуда я знаю? В Толсторюпинке действительно поместье было. А жил ли там Толстой, я не знаю, никто из наших не говорил.

– Байстрюк ты графа Толстого, вернее, дед твой – байстрюк, – пошутил Шуберт.

– Ты того, не скалься, а то – двину! – пригрозил сержанту Федор Тосторюпин, внебрачный внук великого русского писателя и шаловливой баронессы. – Нечего материться, ни в п..ду, ни в Красную Армию!

– Байстрюк, значит, внебрачный сын барина, – миролюбиво пояснил железнодорожник – сорок-тысяч-томов-прочитавший. – А сержант тебя, между прочим, друг-товарищ, из-под ареста вызволил, ты ему спасибо должен сказать, а не в морду двигать!

– Спасибо, – стушевался Толсторюпин, – Слово-то какое-то… э… матерное.

– Такое оно и есть, – сказал я тоном специалиста. – Только это уже архаизм, наподобие идолища!

– Что!? – Толсторюпинские глаза бешено округлились. – Ты это… сталистика…

– Ша, молодежь! Поезд подходит. Залезай, не мешкая, полминуты стоит, – осадил наше зубоскальство Иван Григорьевич.

Вскоре мы были уже в поезде.

-На дальняк схожу, тещу с зонтиком навестить, – сказал Лысак, притушив сигарету.

– Кого?

– Эстраду. Ну, на очко! – усмехнулся Лысак.

Я вернулся к столу, взял с полки гитару. Некоторые струны расстроились, я стал их подкручивать.

– О, у нас музон! Давай, боксер, продай талант! Кипиш! – забалагурил вернувшийся зэк. – Пошел кураж. Дави песняка!

Мы стали горланить песни, нисколько не беспокоясь о соседях. А те – молчали. Может, концерт им был по душе, а может, просто боялись сделать замечание сомнительным личностям. Так мы, не торопясь, приговорили водку, а потом песни прекратились. Горючее кончилось.

– Догоняться будем? – спросил Лысак.

– Будем! – решительно заявил я.

– Только у меня не на что играть, – развел руками Лысак. – Может, гитару загоним?

– Э, нет! Гитара – это хлеб, она меня кормит, – запротестовал я.

– Как она тебя кормит? В переходах, что ли, бомбишь? – скептически поинтересовался лысый.

– В дороге кормит. Где водки плеснут за песни, где поесть дадут, – сказал я. – Ехал я как-то в Иркутск. Играл всю дорогу напролет. С перерывами на еду и сон. Иногда попадался игрок получше, я с удовольствием передавал ему гитару, смотрел и слушал. Пассажиры сильно меня зауважали, делились всем, чем могли. Послушать приходили даже из дальних вагонов. Я такое признание впервые встретил, знаешь, как меня это вдохновило? А поезд наш был дополнительный, на каждой станции простаивал. Он опаздывал уже суток на трое. Вообще, в поле встанет и ждет, когда мимо по строгому расписанию поезда пройдут. У всех запасы продуктов закончились, в ресторане тоже все смели. И затовариться негде. Манная каша лишь осталась. Раздавали ее только детям. А мне притащили аж две порции – ты, говорят, главное, пой, а то совсем тошно будет. Тебе силы нужны…