Эдо молча кивнул. Не стал вежливо спрашивать: «Я не мешаю? Может уйти?» Такие вопросы не мы с Цветой решаем. Если я уже здесь, значит мне надо здесь быть.
Цвета взялась за трубу, но передумала, продолжила говорить:
– Однажды, ещё весной я под этим мостом играла, и какая-то тётка пришла. Сильно заполночь, когда здесь никто не гуляет, не представляю, откуда она взялась. Стояла, слушала, потом поблагодарила меня за музыку, обняла и исчезла. Но так и осталась со мной навсегда. Никакая она не тётка, конечно. Ветер, вечность, чистая сила, всё это вместе. Больше, чем всё. Хрен знает, что это было. С тех пор я сама не своя. Но в хорошем смысле. В таком хорошем, что представить себе не могла. И вот сейчас у меня ощущение, что эта тётка вернулась. Хотя сама знаю, что не вернулась. И да, и нет, шао шелат.
Потом она всё-таки заиграла. Такой, конечно, никакого оркестра не надо. Золотая, лучшая в мире труба, – думал Эдо. – Даже туман стал гораздо гуще, словно специально Цвету послушать пришёл. Набережной уже практически не видно, и самой реки, и ближайших домов. Да вообще ни черта разглядеть невозможно на расстоянии вытянутой – даже согнутой в локте! – руки. И мурашки от него по спине, чуть ли не волосы дыбом, хотя непонятно, с чего бы. Это же просто туман Другой Стороны. Обычное атмосферное явление, скопление в воздухе мелких частиц воды, но впечатляет почему-то даже сильнее, чем наши пространства хаоса вдоль междугородних трасс. И манит с такой же неодолимой силой. По крайней мере, меня.
Он не стал бороться с соблазном, встал и вышел из-под моста, чтобы ощутить, каково это – идти сквозь настолько густой туман, что кажется, мир на этом месте закончился. Только что был и исчез. Я остался, и Цвета, и музыка, а кроме нас ничего здесь нет.
Шёл очень медленно, с каждым шагом осторожно ставил ногу на землю, проверяя – она вообще ещё есть? Поэтому когда наткнулся на что-то большое, одновременно твёрдое, мягкое, очень холодное, мокрое, сохранил равновесие, не упал. Остановился, пытаясь разглядеть в сизом облачном супе-пюре: кто это, что это? Оно живое вообще?
Большое-холодное всколыхнулось, отодвинулось в сторону, сказало человеческим голосом, заспанным и недовольным:
– Блин, смотрите под ноги. Не надо на меня наступать.
Эдо ушам не поверил, зато сразу поверил всем остальным органам чувств, которые сводным хором орали: да, это он! Нашлась пропажа – при условии, что он действительно пропадал, а не просто загулял до полной потери коммуникации со всеми мирами сразу. Этот – мог.
Наконец сказал:
– Что мы с вами точно умеем, так это внезапно встречаться в самых неожиданных обстоятельствах и местах.
Пока говорил, туман рассеялся полностью, даже из памяти попытался незаметно стереться, словно не было ничего, но Эдо уже был опытный, поймал ускользающее воспоминание о небывало густом тумане, окутавшем город, натурально за шкирку, как застуканного на пороге кота.
В общем, туман исчез, и взору открылось дивное зрелище. На набережной на четвереньках стоял Иоганн-Георг, такой небритый, что уже считай бородатый, всклокоченный, прозрачный как привидение и злой как чёрт, потому что пытался подняться на ноги, а дело не шло.
Эдо подхватил его, и сам едва устоял: приготовился поднимать непосильную тяжесть, а этот лось оказался почти невесомым; с другой стороны, на то и мистические явления, чтобы не соответствовать ожиданиям. И законы физики они не обязаны соблюдать.
Иоганн-Георг вцепился в него – формально, двумя руками, но по ощущению, целой сотней конечностей, всем собой и ещё дополнительно по-зимнему пронзительным ветром, моросящим дождём и даже немного рекой. Это не просто метафора, от пылких объятий вся одежда сразу промокла насквозь, и Эдо, ёжась, тоскливо подумал, что теперь простуда ему гарантирована. От этой напасти никакая магия Чёрного Севера не помогает, только пить грог, бездарно валяться, сморкаться и ждать.
– Привет, волшебный профессор, – сказал виновник грядущего насморка. – Не представляете, как я вам рад. Интересно, это вы мне снитесь, или я вам?
Эдо всерьёз задумался. Наконец ответил:
– Пока вы не спросили, был совершенно уверен, что встретил вас наяву. Но хрен меня знает, я странный. Вдруг и правда уснул на ходу.
– Ну уж нет! – неожиданно возмутился Иоганн-Георг. – Первое слово дороже второго. Сказали, что наяву, значит всё, наяву!
Эдо невольно улыбнулся, услышав детскую присказку про «первое слово».
– У нас во дворе тоже так говорили. Надо же, вроде реальности разные, а для детских дразнилок и поговорок нет границ… Эй, скажите честно: вы опять в туман превращаетесь, потому что вам со мной стало скучно? Или этот процесс надо как-нибудь прекратить?
Читать дальше