Ольга Баумгертнер - Дозор с бульвара Капуцинов

И пока ничего не было известно о рыщущих в поисках Крысиного Короля оборотнях, уже и без того потрепанных в сибирском отделе.

– Как понимать? Извольте, – сказал Градлон и с силой провел подушечкой большого пальца по жилке на левом виске. – Инквизиция раскрыла ящик Пандоры.

– Инквизиция? Вы всерьез так полагаете?

– Увы, да. Последнее, что я успел забрать у того несчастного, подтвердило мои худшие опасения.

– Это был Бриан де Маэ?

– Нет. Он мертв. Теперь они оба мертвы.

– Оба?

– Бриан де Маэ, мой наставник и некогда претендент на место Пресветлого коннетабля Парижа, умел хранить секреты. Я знал его много лет, но даже мне не было известно, что у него есть брат-близнец. Альбер де Маэ. Он никогда не был посвящен в Иные. Тот, кто пролил свою кровь у нас на глазах, – это Альбер.

– Вы знаете смысл ритуала?

– Теперь уже да, месье. После того как прочел предсмертные мысли второго де Маэ. Впрочем, кое-что должны знать и вы. Хотя никто не верил в эту безумную фантазию, в миф наподобие венца Мерлина, который привезли эти господа… – Пресветлый кивнул на Артура.

– Что это за миф?

– Эмпириум, – коротко ответил Градлон и замолчал.

Морис и Дункель переглянулись.

– Эмпириум? – переспросил Вуивр. – Что это? Никогда не слышал.

– Не может быть… – проронил Морис. – Абсурд.

– Полагаю, господа, мы имеем право знать, – сказал Артур с обычной своей ноткой усталого сарказма.

– Это невозможно. – Морис, казалось, убеждает сам себя, а не только собравшихся. – Такая же чепуха, как философский камень. Алхимические бредни.

– А что нам скажет хранитель легенд? – осведомился Дункель.

Сзади на конторке сама собой перелистывалась книга, по которой бежало гусиное перо. Сделав запись этого вопроса, перо замерло. Почудилось, что и само оно выгнулось, как вопросительный знак.

Из угла комнаты к столу вышел дон Рауль.

– Непроверенные слухи, – начал испанец. – Мысль, которая приписывается графу Сен-Жермену…

– Который приложил руку к созданию друзы, если не ошибаюсь? – с прохладцей уточнил Дункель у Пресветлого, бесцеремонно прервав обладателя железной руки.

– Не ошибаетесь, месье, – учтиво склонил голову Градлон.

– Сеньоры? – Рауль убедился, что может продолжать. – Еще сто лет назад в ходу была теория, что горение вызывает некий флюид под названием «флогистон». Чем выше его концентрация в веществе, тем больше тепла оно выделяет. Точно так же Сен-Жермен полагал, что Свет и Тьма есть первоначала, которые циркулируют в душе, как кровь в организме. Под квинтэссенцией Тьмы он понимал инферно. Квинтэссенцию Света граф назвал Эмпириум. Он полагал, если можно выделить чистое инферно, что происходит весьма часто, то можно получить и чистый Эмпириум.

– Это лженаука! – вдруг сказал Претемный коннетабль. – Одно слово – шарлатан! Инферно не есть чистая Тьма. Это даже не магия Темных. Светлый тоже способен проклясть. Инферно выйдет ничуть не хуже.

– Все верно, сеньор. Инферно не есть чистая Тьма. Это концентрированное зло, присущее и Темным, и Светлым. Помимо прочего Сен-Жермен полагал, что Сумрак черпает Силу из чувств смертных. Ныне это предположение разделяется наиболее сведущими Иными. Но, по Сен-Жермену, важно не столько содержание чувства, как принято думать, сколько концентрация. Тьма преследует цель – совершенную и ничем не ограниченную свободу. Любое чувство имеет право быть, любое чувство получает выражение и оправдание. Никакого сдерживания, а потому – никакой концентрации. Тьма ничего не дает, только поглощает. И напротив – Свет. Вместо свободы – добровольно принятая на себя обязанность, подчиняющая чувство. Полная концентрация.

– Опустим метафизику, – нетерпеливо процедил Морис. – Время дорого.

– Эта первая догадка Сен-Жермена имеет самое прямое отношение ко второй, сеньор. Граф полагал, что Свет в душе Иного можно сконцентрировать до абсолюта. Все равно что получить флогистон.

– Ересь, – сказал Морис.

Леонид подумал, что странно подобное услышать от того, чье существование и само по себе являлось бы ересью с точки зрения инквизиции римско-католической церкви. Да и любой другой тоже.

– Это все, что я имею сообщить. – Испанец поклонился. – Мне неизвестно, предпринимал ли Сен-Жермен какие-либо практические опыты…

– Не предпринимал, – заговорил Градлон, устало потирая висок. – Но он рассказывал об этом своему ученику Бриану де Маэ, а тот рассказывал мне. Почтенный сеньор Рауль, очевидно, не знает, как именно Сен-Жермен надеялся выделить чистый Эмпириум. Он полагал, что Свет образуется при самопожертвовании. И что можно создать некий кристалл, который сконцентрирует Эмпириум так же, как хорошо отшлифованная линза собирает лучи солнца. Вот что я слышал. Но теперь, похоже, все встает на свои места. Смарагд месье Брюса – это и есть линза. Когда Сен-Жермен узнал о его самопожертвовании, то пустил в ход все свои уловки, чтобы заполучить эти кристаллы и должным образом на них воздействовать. Он был непревзойденным мастером в работе с камнями. Однако граф не решился поставить опыт на самом себе. Сен-Жермен оставил кристаллы в России и забыл о своих намерениях. А вот Бриан де Маэ, похоже, не забыл…