Вероника Кунгурцева - Дольмен [litres]

– А это еще зачем? И подписывать я ничего не буду. – Кивнула на бумаги.

– Подпишешь как миленькая! – отбрила ее дочь. «Действуют против всяких правил, – вздохнула про себя Елена, – демократия называется, мать московской корреспондентки пропала, и всех на уши поставили, а простой человек пропади, пальцем не пошевелят. А останься с ментами наедине, изувечат, как пить дать. И признаешься ведь, что убила Е. А. Тугарину-то, хоть и сама будешь этой самой Е. А. Тугариной, живой, но уже не здоровой».

– Прежде чем начать, – повернулся Пачморга к сидящим на лавке, – нам бы хотелось узнать, Клавдия…

– Леонидовна, – подсказала Алевтина.

– Клавдия Леонидовна, что вы делаете здесь, на даче вашей пропавшей сестры?

– Двоюродной, – сочла нужным уточнить Клава.

– Вашей двоюродной сестры, – принял уточнение начальник.

Елена замерла, Клаву она не видела, ее совершенно заслонили Алевтина и толстяк-оператор, Клава ее тоже не видела. Помолчав некоторое время, сестра сказала:

– Звоню к ней, звоню, который уж день – не отвечает, думаю, поеду, съезжу, посмотрю, чего она тут застряла, она собиралась сюда, звонила мне, поеду-де на Пластунку.

– Когда это было? – ввернул Николай Иванович.

– Когда? Да не помню, когда, дней пять, может, неделю назад.

– Хорошо, – кивнул он. – А знаете ли вы вот эту гражданочку? – ткнул Пачморга в Елену. Бедная Клава, что она могла сказать! Сестра затихла в своем углу, после произнесла:

– До вчерашнего дня не видала.

– А откуда у вас сумка пропавшей? – С этими словами начальник пристроил на столе сумку Елены.

– Это не у меня, – отказалась Клава. – Это она принесла, – кивнула на Елену.

– А как вы познакомились с этой девочкой? – спросил он. – И что она делает в этом доме и… с этой сумкой?

Клава, опять помолчав, вздохнула и сказала:

– Пришла ко мне домой давеча, сказала, мол, надо ехать сюда.

– Зачем?

Клава после долгого молчания пробормотала:

– Елена, дескать, тут ждет.

– И вы сразу поехали?

Клава кивнула.

Старик Петрович все это время строчил что-то на своих бланках, но так неразборчиво, что ничего нельзя было понять, – даже и при отличном теперь зрении Елены, мало того, что слова встали с ног на голову, так он еще и локоть выдвинул и прикрывал написанное рукой, как сосед по парте, отличник, от безнадежного двоечника. Елена, пытаясь разобрать каракули Петровича, хотя что в этом проку, напряженно думала: ох, Клава, сестренка дорогая, ведь придумают менты, что она и ее хотела заманить в безлюдное место, да и порешить. С них станется! За два червонца! А могут ведь и перевернуть: и на Клаву навешать всех собак. Может и такое быть! Взрослым тоже жить непросто. А ребенку прикинуться невинной овечкой – раз плюнуть! Но что же делать, как спасти их обеих: думай, думай, свежая головушка!

– Та-ак, хорошо, – сказал Пачморга. – Сейчас мы в присутствии понятых: Виктора Сергеевича Поклонского и Ольги Дмитриевны Учадзе – произведем осмотр вещей, находящихся в сумке, которая, по словам дочери пропавшей, принадлежит именно ей.

Он открыл сумку и принялся по одной выкладывать вещи, которые там находились: спортивные штаны Елены, дочерин подарок, – при виде их Алевтина вскрикнула, будто из сумки достали не штанцы, а змею, – желтый свитер… И зачем она не оставила эти вещи в квартире, а потащила с собой, но чего ей было бояться, вины-то за собой она не чувствовала, теперь же, хоть трупа им никогда не найти, имелись вещи, которые, как они думают, были на трупе. Но это можно, можно объяснить: нашла-де, и все, нашла вместе с сумкой. А в квартире что делала? Тоня-то, дорогая соседка, постаралась, конечно, описать их встречу. «А драгоценности!» – в спомнила вдруг Елена и даже застонала, обратив на себя пристальное внимание Петровича, оторвавшегося от своих записей. – Золотишко-то, которое она прихватила на черный день! Вот он, повод для убийства! Тут уж не два червонца!» Елена впилась глазами в сумку, ожидая, что вот сейчас из нее извлекут деревянную шкатулку. Пачморга между тем продолжал выуживать из сумки предмет за предметом: старый пиджак Елены, шаль Медеи, книгу, обернутую в газету «Аргументы и факты», – листать книгу полицейский не стал, – зеленый очечник с очками – забыла вытащить, очки-то ей теперь ни к чему, – целлофановый мешочек с пятью сотенными и мятыми десятками да еще ключом от квартиры. Елена безнадежно ждала. Шкатулка с золотыми украшениями, нажитыми честным трудом, лежала на самом дне… Ничего никогда не носила, даже обручальное колечко, пять лет назад, когда развелась с мужем, сняла с безымянного пальца, и вот за собственные колечки да кулон придется ей теперь, даже и при отсутствии трупа, гнить в тюрьме. Но Пачморга больше ничего из сумки не доставал… Припрятал козырь? Елена, приподнявшись, заглянула в сумку и увидела, что она пуста. Что это значит? Неужто Клава догадалась спрятать улику, пока те стучались в дверь? Она, отклонившись назад, поглядела вбок, на лавку, и увидела согнутую безнадежно Клавину спину. Да нет – куда ей. Да ведь Клава и не знала, что она взяла с собой украшения. Где же тогда они? Вернее, у кого?