Луиджина подняла крышку вафельницы, поддела ножом вафлю и скинула ее на блюдо, засунула вафельницу опять в печку. Отломила кусок вафли, попробовала и скривилась. Добавила в тесто немного муки и сахара, и застучала взбивалкой:
– Разве ваша матушка никогда не… – она замолкла, вдруг подумав, что Кавалли, может, подкидыш или сирота, и ее слова могут ему показаться невежливыми. – Простите.
– Да не за что, – паладин наконец сгреб тесто в одну кучу и оно у него даже стало походить на тесто, а не на кучку муки с какими-то комьями, хотя по-прежнему липло к рукам. – Я не подкидыш и не сирота, если вы об этом. Я баронский бастард. Отец достойно содержал меня и матушку, пока она не вышла замуж, а потом забрал меня к себе и воспитывал наравне с законным сыном. Так что я никогда не видел, как на кухне работают.
Луиджина плеснула на вафельницу новую порцию теста, сказала:
– Вам повезло. Немногие аристократы так заботятся о своих внебрачных детях.
– В Плайясоль так принято – не давать бастардам своего имени, но воспитать достойно, и их матерей содержать, если они незамужние, – пожал плечами паладин. – Мы народ горячий, так что дети на стороне у многих знатных сеньоров случаются и по старому обычаю всем бастардам одна судьба – в паладины или инквизиторки. Если, конечно, у аристократа есть другие дети. Если нет – то можно и на наследование рассчитывать.
Молодая женщина вздохнула, отломила кусочек вафли:
– Хорошая традиция. Не то что у нас… мой-то ни сантима матушке на мое воспитание не дал, и признавать не захотел. Пришлось ей по суду проверки по крови добиваться и по королевскому уложению возмещения требовать. Суд обязал отца заплатить ей два эскудо с половиной, этого хватило, чтоб мне образование получить хорошее. Да и то он эти невеликие для него деньги четыре года отдавал, по двести-триста реалов в месяц… О, вафли хорошие стали получаться. Хотите попробовать?
Она протянула ему еще горячую, хрустящую вафлю. Андреа с трудом оторвал руки от комка теста:
– Спасибо, только у меня руки в тесте, сейчас вытру…
– Да не надо, так кусайте, – улыбнулась Луиджина, и Андреа решительно откусил. Луиджина, завороженно глядя в его глаза, скормила ему всю вафлю, и оба опомнились, только когда ее пальцы коснулись его губ. Она отдернула руку, Андреа отвернулся, чувствуя, как у него пылают уши, и яростно принялся мять тесто.
Луиджина сунула вафельницу в печь, сказала, не оборачиваясь:
– Простите… Сама не знаю, что это было. Неужели чары на меня тоже начали действовать?
– Нет, – вздохнул паладин. – На меня они не могут действовать, а я чувствую то же, что и вы. Это не чары. Не фейские чары, во всяком случае…
Звон колокола проникал в окно кухни, напоминая о том, что времени мало, надо торопиться, но очарование он не мог смыть. Андреа понял, что впервые за свою жизнь влюбился по-настоящему, и от осознания этого ему захотелось плакать.
Луиджина стукнула вафельницей, скинула с нее свежую вафлю и налила новую порцию теста:
– Я… Чувствую, что меня тянет к вам, хотя я знаю – нельзя. Что же это, если не здешние клятые чары? Ведь еще утром, когда я вас встретила, такого не было. И вообще со мной такого раньше не было. Бывали в моей жизни мужчины, но никто… никто из них не смотрел на меня так, как вы. И ни о ком из них я не думала того, что думаю, глядя на вас.
Паладину очень хотелось спросить, что именно она думает о нем, но он промолчал. Тесто наконец начало отлипать от пальцев, и слепилось в гладкий, маслянисто блестящий желтый ком.
– Кажется, оно готово, как думаете, сеньора Луиджина? – как мог спокойнее спросил он.
Она подошла ближе, потыкала в тесто пальцем:
– Готово… сейчас его надо раскатать, вмешивая орешки и изюм, потом скатать в колбаски и нарезать… Разделите на четыре куска и…
Он повернулся к ней, и их лица оказались так близко друг к другу, что они ощущали жар дыхания… и Андреа сам не понял, как так вышло, что он уже целует ее мягкие, податливые губы, а она крепко обнимает его за плечи…
Грудь Луиджины наощупь оказалась далеко не такой маленькой, как выглядела, по крайней мере Андреа вполне почувствовал ее мягкую округлость сквозь одежду, когда она к нему прижалась.
Заскрипела задняя дверь, и они отпрянули друг от друга. Вошедший Лорано ничего не заметил, а раскрасневшееся лицо Луиджины отнес на счет печного жара.
– Еле у себя нашел немножко апельсинового, – сказал он, показывая маленький горшочек. – О, а у вас уже и вафли жарятся. И пахнет как вкусно! Помощь требуется?
Читать дальше