Макс Фрай - Желтый

Проверила свой арсенал, пять бутылок виски Ballantine’s, дешевого, но отличного, мягкого, «девчачьего», как смеялся когда-то Роджер – где он, мой Роджер? Куда подевался? Почему ни одна птичья сука сейчас не кричит: «nevermore»? Ладно, справлюсь сама, – и, высунувшись в окно по пояс, заорала во всю мощь своего феноменального, как когда-то писали в специальных журналах для продвинутых идиотов, голоса: «nevermore!» И еще раз, специально для аборигенов, которые иностранных языков не учили, на бис: «niekada!» [17]

Осталась довольна, все-таки приятно орать среди ночи и знать, что ничего тебе за это не будет. Даже если какая-нибудь дурная старуха полицию вызовет, мне плевать, Руди заплатит штраф. И скандалить не станет, я – его хлебушек с маслом, круассан с салом, гамбургер с вермишелью или что там он жрет.

Но еще приятней, чем безнаказанно орать среди ночи оказалось орать не просто так, а красиво, во всю силу своего голоса, вдруг снова овладеть этим божественным инструментом, по нелепому недоразумению вставленным в мерзкую рыхлую плоть. Вот бы еще разочек спеть так же, как только что кричала, храбро, во всю свою мощь! После такого можно и умирать.

Ладно, – сказала себе Ванна-Белл. – Смерть подождет до завтра. И все мои маленькие сладенькие бутылочки тоже как-нибудь до завтра подождут. Сначала спою, как настоящий небесный ангел назло всем этим тупым ублюдочным жирным свиньям. Пусть им станет обидно, что они так не могут. Пусть поймут наконец, что бог их не любит. Пусть тоже захотят лечь и сдохнуть. Им это даже нужней, чем мне.

Рука привычно тянется то за бубном, то просто за телефоном, но нет. Нет, – думает Стефан. – На этот раз так не надо. На этот раз надо не так.

Давай договоримся, – думает Стефан; просто думает, не заклинает, не ворожит, даже не концентрируется на образе адресата, а только смотрит в окно, за которым как раз наступили ранние синие сумерки, а с деревьев облетают последние листья, в полутьме – темно-синие. Слишком синие для обычной палой листвы.

Давай договоримся, – думает Стефан, – я тебя ни призывать, ни даже приглашать на встречу не стану. Но если у тебя есть совесть и сердце, ладно, хотя бы что-то одно, на твой выбор; в общем, давай, сам как-нибудь мне на глаза попадись.

Додумав эту нехитрую мысль до конца, Стефан запирает окно, тяжелым взглядом обводит свой кабинет, говорит вслух:

– Вернусь ближе к ночи; смотри мне, чтобы оставался на месте, как гвоздями прибитый. А не как вчера. Стыдно должно быть: ребята проснулись на службе после трудного дела, а ничего кроме приемной и коридора на всем этаже нет, даже кофе попить не смогли, чайник-то здесь остался. В «Максиму» бегали, бедочки, а там кофе – дрянь. Чувствую себя без пяти минут жестоким сатрапом. Короче, без фокусов давай.

Вот интересно, как это «без фокусов», когда я сам и есть фокус, – мог бы возразить кабинет, если бы Стефан наделил его даром речи. Но прекрасный период, когда он, упиваясь открывшимися возможностями, заставлял разговаривать вслух все, что на глаза попадалось, давным-давно миновал.

Два часа, два мелких коротких дождя, северо-западный ветер, три пива и один слишком горький эспрессо спустя, Стефан начинает – ну, не то чтобы закипать, а скажем так, понемногу утрачивать избыток благодушия. И думать: ладно, с совестью с самого начала все было ясно, у тебя, и вдруг какая-то совесть, даже не смешно. Но сердце! Сердце-то у тебя точно есть. По крайней мере, позавчера оно было, своими глазами видел. Где ты его продолбал? – думает Стефан и от возмущения внезапно засыпает на месте, прямо в баре, на табурете, давно такого с ним не случалось; строго говоря, точно такого – вообще никогда, потому что в ту пору, когда он по молодости и неопытности мог бесконтрольно заснуть где попало, никаких баров еще и в помине не было. Человечество их просто не изобрело.

Стефан спит в баре; впрочем, с точки зрения окружающих это выглядит так, словно он крепко о чем-то задумался, причем о таком непростом предмете и в таких выражениях, что рядом с ним садиться не стоит, лучше вообще близко не подходить. Но Стефан все-таки именно спит, и ему снится, как он сидит на перилах пешеходного моста через реку Нерис и сердито бормочет, озираясь по сторонам:

– Что за хрень происходит? Я ее не заказывал! Как это так?

– Извини, – кротко говорит его безымянный друг, персональная божья кара, как обычно шутит сам Стефан. То есть делает вид, будто шутит. На самом деле не очень-то ему и смешно.