Макс Фрай - Желтый

– Вроде того, – невесело усмехнулась Кара. – На самом деле, кто он такой, я не знаю. И не уверена, что хочу знать. То есть, конечно, хочу, я любопытная. Но что-то мне подсказывает, что ужиться с этим знанием будет непросто.

– Даже так? – изумилась Ханна-Лора, усаживаясь за руль. – Извини, дорогая. Если так, можешь не сплетничать. Я просто не подозревала, что все так сложно у вас.

– Спасибо, – вздохнула Кара. – Сложно – не то слово.

И уже после того, как Ханна-Лора вырулила с совершенно пустой пляжной парковки, сказала:

– Ты же меня хорошо знаешь. Правда, я совсем не трусиха?

– «Не трусиха» – это еще слишком скромно сказано. А что?..

– Неважно. Важно, что трусихой я никогда не была. А этого агента Геста боюсь до обморока. Ну то есть не до настоящего обморока, но иногда натурально темнеет в глазах. И ноги дрожат как кисель. Не всегда, слава богу. Моментами. Но эти моменты, скажем так, довольно регулярно случаются. Он совершенно ужасный. И одновременно такой хороший, что я его про себя называю ангелом. Хотя никогда их не видела. И вообще не уверена, что они есть. Мир и так слишком сложно устроен, куда нам еще и ангелов… Но в детстве верила. И представляла примерно что-то такое: милые, добрые, могут заплакать от чужой боли, хотят всех спасти, но человеку находиться рядом с ними совершенно невыносимо. Ай, ладно, неважно, что я там себе в детстве напредставляла. «Ангел», «не ангел» – это только слова. Просто он в меня не помещается – ни в рассудок, ни в восприятие, ни даже в воображение, поэтому страшно. Ум испытывает страх, когда не справляется с поступающей информацией, это факт.

– Ну ничего себе, какие дела творятся, – присвистнула Ханна-Лора. – Не помещается, надо же! Где, интересно, ты такое сокровище откопала? И как?!

– Я не копала. Он сам пришел. Сказал, что хочет сотрудничать. Предложил помощь в сложных делах в обмен на информацию об этих самых делах. Иными словами, желает, чтобы мы звали его на помощь в особо затруднительных случаях, это и есть оплата его услуг. Потому что в человеческом мире, по его словам, слишком много горя и боли, надо по мере сил уменьшать их количество, а он не справляется: за всем сразу даже в одном-единственном городе не уследишь.

– Тебя послушать, так, похоже, и правда ангел, как их описывали тайные древние манускрипты, исчезнувшие вместе с нашей Восьмой Империей, – растерянно согласилась Ханна-Лора. – Вот интересно, как это он в человеческий город забрел? И зачем? – и помолчав, спросила: – А ты случайно не знаешь, почему он просто прямо к Стефану не пошел?

– Говорит, что ему нельзя приближаться к Стефану. Дескать, самому очень жаль, но так будет лучше для всех. Он присматривался к остальным сотрудникам Граничной полиции, но не был уверен, что его общество пойдет им на пользу, а для него совершенно невыносимо причинять людям вред. Поэтому действовал в одиночку, пока не увидел меня. Говорит, сразу понял, что у меня с ним особых проблем не будет. Нннууу… видимо, тьма в глазах и ноги-кисель – проблема обычная, штатная. А особых действительно нет.

Я молодец, что отсюда удрала, – думала Ванна-Белл, глядя в окно такси. – Отвратительный городишко. Гнусный гадючий угол. Каким был, таким и остался, узнаю с первого взгляда, евроремонт до сраки, когда по улицам бегают все те же толпы свиней. Ненавижу. Дура, что согласилась сюда вернуться, не на вечер, на целых два дня, здесь каждый день – унылая, замогильная вечность. Трижды дура, что именно в ноябре. Хуже здешнего ноября вообще ничего не бывает. Холодно, грязно, деревья голые. В половине пятого на улице уже темно. А фонари еле светят, умеют здесь экономить. Только дикое синее зарево над горизонтом символизирует победу капитализма; что там у них вообще такое? Зомби-дискотека? Памятник мертвым электрикам? Гигантский экран, рекламирующий платный вип-проход в ад?

Все было плохо. Всегда все плохо, если уж хватило ума родиться, так получай; но здесь было как-то особенно тошно. И клуб – какой-то адов свинарник, в таких сараях до сих пор ни разу не пела, и комната в гостинице – мерзкий дешевый «люкс» с низким потолком, уродливой мягкой мебелью, помпезными люстрами и худшим видом из окон, какой только можно придумать – на узкую улицу с односторонним движением и глухую серую стену ветхого дома, кроме нее и подсвеченного отвратительным ультрамарином ноябрьского неба – ничего. Когда вошла, сразу подумала: в этой комнате должно быть легко умирать, по крайней мере, жалеть точно не о чем. Тому, кого однажды поселили в подобном месте, от жизни больше нечего ждать. Но вслух ничего не сказала, не хотела ссориться с Руди, который, собственно, не то чтобы виноват. То есть гостиницу все-таки явно не он выбирал, а местные организаторы. На которых, положа руку на сердце, тоже грех обижаться. Какая «звезда», такой и прием. Спасибо, что хотя бы не в хостел засунули, как было однажды в Берлине, а в трехзвездочную гостиницу с чистым сортиром. Этот так называемый «люкс» с голубыми диванами, мечта привокзальной бляди – мой потолок.