Макс Фрай - Желтый

Наконец говорю:

– Я же не с горя картины жег. Это только со стороны может показаться жестом отчаяния, а на самом деле было ровно наоборот. Я сжигал только лучшие работы. Можно сказать, из уважения к ним. Чтобы дать им шанс стать еще больше, чем есть.

Теперь, по идее, очередь Стефана смотреть на меня, распахнув рот. Но он почему-то ни хрена не распахивает. А только заинтересованно переспрашивает:

– Больше, чем есть?

– Так мне тогда казалось. Огонь – стихия. И все, что в него кидают, само тут же целиком становится огнем. Я думал, стать настоящей стихией – лучшее, что может случиться с делом человеческих рук.

– Псих ты все-таки, – одобрительно говорит Стефан. – Не то чтобы я этого не знал, но явно недооценивал масштабы бедствия.

– Спасибо на добром слове. Но справедливости ради, я так больше не думаю. Разные бывают дела человеческих рук. Искусство – само по себе стихия, ничем не хуже огня или ветра. Нечего там увеличивать, некуда улучшать.

Стефан молча кивает и гасит огонь на плите, с которой я только что снял джезву с кофе, чуть было не опозорившим меня навек, сбежав на глазах у свидетеля. И – по глазам его (Стефана, а не кофе) вижу – думает: «Умный ты стал – застрелиться. А все равно псих».

– Лихо ты меня уделал, конечно, – говорю я, поставив чашку с кофе на колченогий садовый стол и плюхнувшись в ветхое кресло с видом на пресловутый алеющий виноград. – И не поскандалишь толком теперь. Во мне проснулся художник и требует…

– Напиться? – оптимистически подсказывает Стефан.

– Размечтался. Не ищи в жизни легких путей. Не напиться, а на трезвую голову, в ясном уме и полном сознании обниматься с единственным зрителем, который по достоинству его оценил.

– Справедливости ради, нас, таких «единственных», до хрена было, – серьезно говорит Стефан. – Просто не все умеют подсуетиться в нужный момент и ускользнуть незамеченными с добычей. А то хрен бы ты хоть что-то спалил. С другой стороны, тогда это был бы уже не ты. Так что, я считаю, хорошо вышло, в итоге.

– Да, вполне ничего, – скромно соглашаюсь я и пробую кофе.

Хреново на самом деле он получился, не тем я был занят, пока его варил. Но если не говорить это вслух, никто не заметит. Настоящих гурманов мало, а репутация есть репутация. В большинстве случаев достаточно просто помалкивать, чтобы ее сохранить.

– Ты из-за Серого Ада собирался скандалить? – спрашивает Стефан. – Что я тебе о нем никогда не рассказывал?

Пожимаю плечами. Дескать, сам ты все понимаешь. Исправляйся давай.

Стефан делает такое специальное невинное лицо, с которым хорошо колбасу воровать на рынке: хоть всю с прилавка смети, все равно ни у кого из свидетелей язык не повернется тебя обвинить.

– Не рассказывал, потому что проблема не по твоей части. Серый Ад – моя забота. То есть наша с ребятами. Ты нам с этим горюшком ничем не поможешь. Ну и смысл тебя грузить? Разве только, чтобы настроение лишний раз испортить. Это я, да, как-то не подумал. Страданиями, говорят, душа совершенствуется. Врут, конечно, но убедительно врут. И тебе тоже хочется совершенной души. Ладно, не вопрос. Я не жадный, могу огорчать тебя почаще. В конце концов, кто, если не я.

– Смешно, – говорю я самым железобетонным из своих голосов.

Над зачарованным огородом повисает пауза. Надеюсь, зловещая. Зря, конечно, надеюсь. Но все равно тяну ее как могу. То есть примерно две с половиной секунды. Дольше я – пас.

– Давай прямо сейчас и начнем.

– Чего начнем? – хмурится Стефан. – А, тебя огорчать. Любопытной Варваре на базаре знаешь, сколько всего прекрасного и полезного оторвали? Нос – это бы еще пол-беды…

– Давай сыграем в машину времени, – предлагаю я. – Как будто мы взмахнули волшебной палочкой или нажали нужную кнопку и – бдымц! – перенеслись в далекое светлое будущее, где ты уже триста раз наотрез отказался объяснить человеческими словами, что за херомотина этот ваш «серый ад», пошутил на эту тему, предположим, двести двадцать раз остроумно и еще тридцать восемь – не очень, потому что начал закипать; неоднократно напомнил о многих печалях, которые бывают от избыточных знаний, в сердцах запустил мне в голову помойным ведром, трижды душил, четырежды пробовал откупиться деньгами и водкой, пинками гонял по всему огороду, а я все равно стоял на своем, канючил: «расскажи», «расскажи», – да таким заунывным голосом, что ты наконец-то решил, проще выполнить мою просьбу, чем дальше этот ужас терпеть. По-моему, отличная игра. Кучу времени нам сэкономит. И ведру никакого ущерба. И огород не вытопчем. И даже я, глядишь, уцелею. Всем хорошо.