Елена Клещенко - Гюда, самолетная томте

— Дождь будет…

Никогда в жизни Гюда не бывала такой мокрой. Кажется, она уже не летела, а плыла, как рыба, поперек дождевого течения. Вода не беда, но холод слишком быстро высасывал силы. Как-то там Оскар? На него тоже льет, или это только здесь, возле Эресунна? Не отяжелели бы крылья от воды…

Фонарь держался молодцом, горел и не думал гаснуть, капли блестели в его свете золотым шитьем. Далеко ли его видно в этом дожде? Пальцы немеют. Ничего. Никто никогда не слыхал, чтобы томте не хватило сил для работы. Никто никогда не слыхал, чтобы томте летали над морем на километровой высоте. Если не выдюжу сейчас, все будет напрасно.

Шум дождя. Гудение крови в ушах. Крупные капли глухо стукают по отсыревшей куртке. Когда винт перестанет вертеться, просто кану на дно морское, и все. А если Оскар решил, что лучше быть под арестом, но живым, и поехал поездом и пароходом? Нет, от него не дождешься, он не оставит там свою машину, только не он… Не терять высоту, держаться, держаться… Винт набрал обороты, а сердце стало пропускать удары. Один, еще один и два. В нем что-то сломалось, заедает клапан.

…Нет, не дождь шумит о воду. Это лучший в мире звук — мотор «Фортуны», и он приближается с севера. Все-таки отклонился, и порядочно, но теперь это неважно, теперь все будет хорошо. Если известно, сколько терпеть, можно вытерпеть.

Оскар Дальгрен повел плечами, унимая озноб, и протер пальцем очки, но белый огонек впереди не исчез. И дождь как будто пошел на убыль.

— Так ты теперь женатый человек?!

— Да. Уже, эм-м, шестнадцать часов.

— Но ты же говорил…

— Знаю, что я говорил. Но я понял, что не могу иначе. Не могу ее потерять. Когда я увидел ее, а она увидела меня, она от радости заплакала, и я это понял. Нет, не то, что мне ее стало жалко, совсем не то! Не умею сказать, я не поэт… ну, смейтесь, смейтесь!

Действительно, все в зале улыбались. Инженеры, мастера и рабочие спрашивали друг у друга, как это лейтенант Дальгрен летал ночью в Данию и там женился, и, путешествуя от одного края стола к другому, история воздушного сватовства делалась все интереснее. Альрик и Густаф будто вдруг попали из сумрака на освещенную сцену, где радостно завершилась одна из веселых шекспировских пьес и любви зрителей хватает с избытком даже на друзей героя. Запах кофе и булочек с корицей был праздничным, как запах сочельника.

Гюда не сидела, а лежала на потолочной балке, задрав пятки вверх и свесив голову, чтобы наблюдать за людьми. Тело ее ныло, обе руки болели от плеч до ладоней, как будто она всю ночь кидала вилами навоз. Альдис до рассвета согревала маму одеялами и малыми заклятьями, делала сладкий грог из кофе, сахара и водки, украденной у сторожа, а потом просто таскала ей сахар. Силы понемногу возвращались. Как говаривала матушка Гюды, знал бы томте, что такое «отдыхать», унес бы весь амбар… Но будь она еще в десять раз слабее, этот разговор за завтраком она пропустить не могла.

— …А дождь когда тебя накрыл?

— Примерно на полпути обратно. Я был над Каттегатом. Смею сказать, когда стемнело, пережил неприятные минуты.

— Ты ориентировался по компасу? — спросил Густаф.

— Сперва по компасу, а потом… потом случилось нечто странное. В этой части вы мне не поверите, особенно Альрик с его скептическим умом. Но я должен вам это рассказать.

— Ну, не надо делать из меня Фаландера. Я весь внимание.

— На последнем часу полета я, сознаюсь, начал терять присутствие духа. Я ничего не видел в этой водяной каше. Давно пора бы уже быть Зеландии, или нашему берегу к северу отсюда, если бы я сбился с курса — но никаких огней, море и дождь!

— Говорил я тебе.

— Говорил, и будь уверен, я вспомнил тебя тихим словом, полным признательности! И вот тут, господа, я заметил впереди свет. Именно впереди, прямо по курсу, может быть, чуть к югу. И почти на той же высоте, на какой был я сам.

— Это был маяк, — сказал Густаф. — А насчет высоты тебе померещилось, я знаю, как это бывает, когда долго летишь ночью. Теряешь горизонт.

— Слушайте дальше! Я взял курс на него — решил, что хуже точно не будет, что бы это ни было. Но он не приближался. Он двигался впереди, как блуждающий огонек на болоте.

— Определенно померещилось.

— Да, как же! Через некоторое время я увидел по левому борту огни, скорее всего, Хельсингборг. Они были гораздо ниже, и — слушайте! — они стояли, а тот огонь перемещался, летел впереди меня. Теперь я видел это отчетливо.

— Чистая мистика, — с непонятным удовлетворением произнес Альрик.