Андрей Столяров - Боги осенью [Авторский сборник]

Впрочем, может быть, это было и к лучшему — Семядоля, по‑прежнему выпрямившись и дернув деревянной щекой, приказала директорским голосом, который звучности не утратил:

— Ничего не надо! Сядьте, Сережа!

Интонации были — как будто она разговаривала на педсовете.

Сергей робко сел.

А Семядоля, дождавшись, пока он устроится на диване, объяснила, показывая, что возражений она не потерпит:

— Разговор у нас будет, Сережа, очень серьезный. Попрошу меня поэтому не перебивать и внимательно отнестись к тому, что вам будет сказано.

— Разумеется, — быстро кивнул Сергей.

— Говоря откровенно — настроения в коллективе складываются ненормальные. Школьники чересчур взбудоражены, я не знаю, как нам удастся теперь наладить учебный процесс. Их родители — и возмущены, и напуганы одновременно. Впрочем, родителей в такой ситуации можно понять. Я не умаляю вины милиции, которая создала вокруг школы нездоровую обстановку, — да и бог с ней, с милицией, пусть милиция сама отвечает за все, — но как представитель администрации я не могу пройти мимо того, что отдельные учителя нагнетают своими поступками некоторую напряженность. Я не могу пройти мимо того, что они поддерживают в опасных заблуждениях учеников — возбудимых и пока еще не имеющих четкого мировоззрения. И конечно, я не могу допустить, чтоб они, пренебрегая традициями, противопоставили себя коллективу. Это совершенно немыслимо. Как директор государственной школы я обязана принять меры — это мой долг. Я надеюсь, что вы, Сережа, догадываетесь, что я имею в виду?

— Нет, — с изрядной долей враждебности ответил Сергей.

Тогда Семядоля понурилась, а затем, как будто в кукольном фильме, чуть-чуть довернула лицо и уставилась на Сергея глазами из мутного целлулоида.

Дряблые веки сморгнули.

— Прекратите, — сказала она — голосом, от которого у Сергея мурашки пошли по коже.

— Что именно прекратить?

— Все, что вы делаете…

— Я не понимаю, Маргарита Степановна…

Семядоля наклонилась вперед, и землистое, как у смерти, лицо ее неприятно приблизилось.

— Мы же с вами взрослые люди, Сережа. То, о чем я не хотела бы упоминать, как вы знаете, распространяется не только на школьников: под ударом находятся, к сожалению, и многие учителя — потому что по роду занятий мы как бы возвращаемся в детство. Мы живем с этим детством, мы с ним ежедневно соприкасаемся, и оно, разумеется, накладывает на нас явственный отпечаток. Мы гораздо более восприимчивы к темноте, чем другие. Понимаете, сохранился, ну скажем, этакий родничок — просто кости не отвердели, и в этом месте мы патологически уязвимы: стоит сильно ударить — и начинается адская боль. Правда, вас еще по‑настоящему не ударили…

— Это я понимаю, — негромко сказал Сергей.

— Но когда ударят по‑настоящему, будет поздно. Может быть, вы тогда и захотите что‑нибудь изменить — но уже не получится, действие станет необратимым. И, по‑видимому, бессмысленно спорить с тем, что существует века, с тем, что, несомненно, выходит за пределы нашего понимания. Вероятно, не следует замахиваться на вечное. Так всегда было и так будет — тоже всегда. И не нам с вами менять что‑либо в этом круговороте. А к тому же все то, о чем я не хотела бы упоминать, если рассуждать объективно, выполняет и некоторые полезные функции. Жизнь — ведь это не только радость и смех, жизнь — одновременно и все темное, что спрятано в человеке, его древние страхи и его инстинкты животного. От этого никуда не уйдешь. И, по‑моему, дети должны на опыте убедиться в том, что темные стороны мира действительно существуют, и в дальнейшем не переступать границу реальности. Так, наверное, будет лучше для них. А издержки здесь весьма незначительны, ну — один, ну, от силы, два школьника в год, это ведь ерунда, согласитесь, Сережа. Ведь гораздо больше людей погибает в дорожно-транспортных происшествиях. Не отказываемся же мы на этом основании от автомобилей…

Она вновь замолчала и, наверное, машинально уставилась на него. Ощущалось что‑то бездушное — словно действовало и говорило искусственное создание.

От нее даже слабо припахивало пластмассой.

— Короче, — грубовато спросил Сергей, — что вы, Маргарита Степановна, предлагаете?

Семядоля придвинулась и сказала — едва шевельнув губами:

— Я предлагаю мир…

— Мир? Какой мир? — он не сдержал удивления.

— Я вам предлагаю, Сережа, форму нейтралитета. Все наладится, вернется опять на круги своя. Только вы, пожалуйста, ни во что больше не вмешивайтесь: не пытайтесь посеять тревогу, не будоражьте людей. Раньше вам эта жизнь, в общем, нравилась. Вот и возвращайтесь к своим старым привычкам…