Макс Фрай - Зеленый. Том 1

Хотел выбрать бар поближе к гостинице, чтобы потом до койки недалеко было ползти, но когда шел по улице Вингрю, издалека заметил яркие желтые фонари, как будто уже заранее к Новому году готовятся, вернее, к Рождеству, здесь же больше празднуют Рождество. Подошел посмотреть поближе, оказалось, не Рождество, а просто вход в паб, то есть в бар под названием «Little Big Pub», «маленький большой», его это почему-то тронуло, как будто ребенок придумал название, а кто-то из взрослых внезапно решил: пусть будет так.

В общем, зашел туда. И чуть сразу не выскочил обратно на улицу в приступе паники. Вроде нормальное, вполне приличное место этот «маленький большой» паб, но Дмитрию Сергеевичу в первый момент показалось, будто он угодил в ловушку, из которой нет выхода. Причем этой ловушкой был не столько сам паб, сколько его собственный организм, бунтующий, непокорный, вышедший из подчинения. Станет пить пиво бокал за бокалом, не остановится до утра, потеряет – я потеряю! – контроль, пропью все деньги, что есть на карте, окончательно одурею, устрою драку, попаду в местную тюрьму, в лучшем случае, просто депортируют со скандалом, потеряю работу, и на этом кончится нормальная жизнь, начнется какой-то тупой беспросветный ужас, так нормальные люди и попадают в бомжи, – думал Дмитрий Сергеевич, обливаясь холодным потом на пороге паба в чужом городе, за границей, практически на краю земли.

Справедливости ради, он совсем недолго эту чушь думал, буквально секунды три, потом его попустило. И сразу стало неописуемо стыдно: ладно бы, чего-то нормального испугался, а это уже даже не фобии, а какая-то тупая пропагандистская брошюра общества трезвости. «Откуда она взялась в моей голове? Это я настолько контрол-фрик, получается? – изумленно думал Дмитрий Сергеевич. – Или просто пугливый дурак? А ведь когда-то был храбрый мальчишка. То есть, по своим тогдашним меркам, просто нормальный, но все вокруг считали, я – герой и лихач.

Куда что девается? – думал Дмитрий Сергеевич, пока бармен цедил ему пиво из крана. – Куда мы сами деваемся, а?»

Сел за стол, попробовал пиво – ну так. Нормальное. Но ничего выдающегося. «Зато можно не допивать, – утешил себя Дмитрий Сергеевич. – Такое оставлять не обидно». И ехидно спросил себя: значит, без тюрьмы обойдется? Без депортации, запоя и драк?

Музыка в пабе была хорошая, вот приятный сюрприз. «Не так много сейчас в мире мест, где играют блюз. Хотя на самом деле откуда я знаю, много их или мало? – мрачно подумал Дмитрий Сергеевич. – Я же по барам практически не хожу».

От всего этого – блюза, пива, недавнего приступа паники, острого недовольства собой – Дмитрий Сергеевич утратил обычное душевное равновесие. Ему было непривычно грустно и одновременно как-то удивительно, по-детски легко, все вокруг ему очень нравилось – и обстановка, и посетители паба, в основном, молодежь – но при этом было обидно и завидно, что сам не один из них. Больше не молодой и совсем не храбрый. И вообще завтра уже уезжать. А дома – ну что интересного может быть дома? «На то и дом, чтобы там тосковать», – думал Дмитрий Сергеевич и от этих мыслей окончательно растерялся, не знал, куда себя такого девать.

Вдруг вспомнил – боже, надо же, лет двадцать об этом не вспоминал! – что в юности, когда становилось вот так же одновременно тошно и счастливо, то есть почти всегда, придумал выход – писать. Просто записывать все, что приходит в голову, не разбирая, не правя, поток. В итоге друзья, иногда читавшие эти записи, объявили его крутым авангардным поэтом; это было очень смешно, потому что сам не считал свои записи стихами, но и приятно: он любил нравиться и казаться кем-нибудь необычным. В этом смысле прослыть крутым авангардным поэтом – самое то.

«Какой же классный я был, – неожиданно заключил Дмитрий Сергеевич. – Отличный! Сам бы хотел с таким подружиться. Только тот мальчишка со мной сегодняшним, заурядным, осторожным, устроенным, умеренно успешным хмырем, не стал бы и говорить».

Достал из кармана ручку, взял салфетку, попробовал что-то на ней написать. Ничего из этой затеи не вышло, тонкая мягкая бумага сразу порвалась. Но Дмитрия Сергеевича это не остановило. Пошел к бармену, спросил, нет ли тут, случайно, бумаги, получил несколько криво вырванных из школьной тетради линованных страниц, вернулся за стол, записал так поспешно, словно это был пароль, который можно в любой момент забыть, и тогда все пропало: «На то и дом, чтобы там тосковать».

И потом уже писал, не задумываясь, останавливался, только чтобы отхлебнуть пива и покурить; на улицу пару раз выходил, слушал там непонятные, как птичий щебет, веселые разговоры, давал зажигалку желающим прикурить, возвращался и писал дальше – что писалось, то и писал. Совершенно не беспокоился о результате, но при этом чувствовал себя так, словно пишет прошение о помиловании в какую-то тайную небесную канцелярию и одновременно письмо тому мальчишке, которым когда-то был.