Татьяна Зингер - Нечего бояться

-- Извините, что отвлекаю. Я приглашенный врач... И вынуждена до завтрашнего дня жить с вами. Но мне не объяснили, где можно разместиться, -- протараторила, закрыв дверь за собой, чтоб не оставалось пути к отступлению. Следом скинула с сумку, выпрямилась до хруста позвонков.

Один солдат благосклонно кивнул, другой почесал подбородок.

-- Ларка?! -- то ли с удивлением, то ли с недоверием воскликнул кто-то.

В сердце застучало. Вдруг это Ник?! Голос отдаленно знакомый, словно откуда-то из прошлого. Картавое "Ла-ака". Нет, оно принадлежало не Нику. Я отыскала говорящего взглядом и на мгновение онемела.

Одним из борющихся военных был Грин. Коротко стриженный, возмужавший и... обалдевший. Густые брови вздернуты, глаза навыкате. Смешной. Как же он вымахал за годы расставания! Сейчас я едва доставала ему до подбородка, и то -- на цыпочках.

Я подлетела к нему и вжалась в рубашку. Мокрая одежда хлюпнула. Грин, отпустив руку соперника, неуверенно приобнял меня за талию.

-- Вот кого не ожидал увидеть, -- с сомнением начал он, но его перебили остальные.

Разнеслось многоголосое:

-- Вы знакомы?

-- Грин, ты её знаешь?

-- А почему нас не обнимаешь, красавица?

Я заалела, отстранилась. Друг освободил стул и усадил меня туда, шикнул на переговаривающихся товарищей; те не замолкли, но шуточки отпускали тише. Ошеломление сменилось суровостью в интонациях. Грин кратко рассказал, что мы дружили в подростковые годы, а после вопросил со строгостью:

-- Что ты тут делаешь?

Стоило бы рассказать о Нике и его распределении в Косс, но тогда перед чужими людьми раскрылось бы слишком много карт. Да и Грин. Доверять ли ему? Если он служит в войсках Единства, то где гарантия, что не сдаст властям? Любой бы так и поступил, а уж тот, кто давал клятву верности правительству, -- непременно. Думается, его данные засекречены не просто так.

-- Я вызвалась добровольцем, -- выдавила слабую улыбку. К чему утаивать правду? Достаточно не обозначать деталей.

И поведала о путешествии из Со-На, о недружелюбном приеме и полнейшем непонимании: куда теперь? Военные замолчали, когда услышали о моей профессии. Неужели зауважали? Или изумлялись девчачьей глупости?

-- Схожу за ужином, -- подумав, сказал Грин. -- Хоть поешь по-человечески с дороги.

-- Тебе ведь надо где-то спать, -- задумался темноволосый низенький солдат. -- У нас с койками беда. Может, на полу приляжешь или к кому-нибудь? Вроде худенькая, не помешаешь.

-- Пойдет, -- спешно согласилась я. -- А что насчет завтра? Мне обещали подробности. Как обстановка в городе? Вы часто бываете там?

Военные переглянулись. Или мне показалось, или в выражениях лиц появилось сожаление.

-- Будут тебе подробности, -- первым сдался Грин, взяв меня за руку. -- Идем, прогуляемся. Там и поужинаешь. Парни, не против, я отлучусь?

Его отпустили без пререканий. Впрочем, почему бы и не отпустить, раз уж военные заняты чем угодно, кроме службы? Играют в карты, борются, прохлаждаются. А за стеной из колючей проволоки -- город умирающих, теряющих надежду на спасение.

Настроение опустилось до отметки "Хуже некуда". Если бы не Грин, я бы взревела от отчаяния. Но друг, ведущий меня за бараки, дарил веру в лучшее. Сама по себе встреча с ним -- чудо. Разве так бывает: через столько лет, в крайне неправильной ситуации?

"Вдруг он знает о Нике?" -- пронеслось в голове, и я почувствовала жар. Узлом скрутило желудок, в горле пересохло. Вероятность мизерная, но если уж я повстречала Грина, что мешало ему увидеть Ника? Ладно, об этом позже. Придется ступать аккуратно, чтобы не спугнуть везение..

Ливень стих, уступив власть пронизывающему ветру. Тот шатал хрупкие лагерные строения; казалось, вот-вот, и он повалит их. Я опасливо косилась на бараки и вслушивалась в натужный скрип, но они держались. Ветер завывал, ударял и отступал для нового наскока. Он подгонял нас в спины, ударял под лопатки.

Грин подвел меня к дощатой стене, огораживающей лагерь, и усадил на приваленное бревно. Судя по вытоптанным следам рядом, полным дождевой воды, оно служило сидением для многих. Друг попросил подождать и убежал к баракам. Обратно он вернулся с тарелкой, полной похлебки. Жидкой, мутной, но невероятно вкусной. Вытащил из кармана два ломтя хлеба. Я жадно вцепилась в мякиш и, бесстыдно чавкая, спросила:

-- Ты не пострадаешь за отсутствие? И за вынос еды из столовой?

Мне было стыдно. Дружба дружбой, но дисциплина превыше всего. Первейшее правило, которое я уяснила с детства: нет ничего важнее порядка.