Вера Космолинская: Час до конца света

Мы защищали город тридцать дней, в беспрерывных сражениях, отражая бесконечные штурмы, совершая вылазки, изгоняя прорывающихся отовсюду чудовищ. И оставалось еще только три — а после горные твари должны были вновь заснуть, они и теперь уже прекращали атаки в дневные часы, но ночами становились еще злее и коварнее.

Воины легиона были почти бессмертны. Наши тела закалились так, что клыки, когти и копья почти не оставляли на них ран, а если оставляли, то они быстро исцелялись и мы снова шли в бой. И все же, можно было убить и нас. И нас становилось все меньше. В одном сражении был убит и я. Но это не остановило меня. И не остановило моих людей. Я помнил лишь мгновенную тьму, нахлынувшую, когда копье из острого льда разорвало мое сердце в клочья. Но лед растаял, и через некоторое время я понял, что снова жив, а бой еще продолжается. Никто не сдавал позиций. Но моему возвращению обрадовались, и совсем скоро мы отбросили тварей, до следующей ночи.

В последующие дни некоторые павшие тоже стали возвращаться к жизни. За время наших странствий мы стали еще более особенными, чем считали. Но жаль — это происходило не со всеми. И вот, оставалось только три дня, самых тяжелых, нас всех оставалось все меньше, но освобождение было так близко.

Царило затишье. Был пасмурный день, наполненный свежими ветрами.

Мы с правительницей стояли у парапета самой высокой башни и смотрели на раскинувшиеся под нами выжженные сады, пустоши, разбитые колонны и террасы. Но Город был жив. Полон надежды и стойкости. Боевой и жизнеспособный. Если только продержится еще три дня.

Льняные волосы правительницы казались тяжелыми как золото — ветер почти не вздымал их, не нарушал правильность ее строгого и прекрасного облика. Перед нами стояли чаши с белым и красным вином.

Мы подняли чаши с белым — за павших, в знак светлой памяти. Чаши с красным, полные доверху, стояли пока нетронутыми.

— Мы в вечном долгу перед вами, — сказала правительница. — Это чудо, что вы пришли и спасли нас.

— Этот город сам по себе чудо, — ответил я. — Он поразил нас в самое сердце и стал нам дорог. Это мечта, которой во плоти мы никогда не знали. Мы не могли дать ему погибнуть. Потому мы дали клятву защищать его.

На ее лице, будто рассвет, расцвела улыбка.

— Мы никогда не встречали таких людей как вы. В Городе никогда не знали, что значит сражаться. Мы словно цветы — просто стремимся к свету и делаем жизнь друг друга лучше. Вы совсем не такие, но если бы не вы, нас бы уже не было. При том, вы удивительно добры со всеми, будто боитесь повредить сами эту красоту, смять хоть один цветок. Но вы умеете сражаться. Забирать и отдавать жизни. А некоторые из вас могут и возвращаться. Я никогда такого не видела.

— Я видел и раньше, — сказал я. — Но такое бывает очень редко, и все больше — не с людьми.

— Вы — волшебные существа, — сказала правительница. — Быть может, вы ангелы, хоть и носите только черное?

Когда-то, давным-давно, мы носили черное потому, что желали устрашать. Потом — просто в память о многих потерях.

— Нет, мы всего лишь люди, с которыми многое случилось.

— И даже смерть, — негромко произнесла она.

— И даже смерть.

Мы посмотрели на полные чаши с вином, но по-прежнему к ним не притронулись.

Правительница обернулась и с улыбкой протянула мне на ладони что-то маленькое.

— Вот. Возьмите.

— Что это? — спросил я.

— Это волшебный боб.

— Что же в нем волшебного?

— Не знаю. Но говорят, он защищает от зла. Это талисман. Я хочу, чтобы он был у вас. Вы ведь тоже волшебный.

Я с улыбкой протянул руку и она опустила мне в ладонь круглое зернышко. Боб был теплый и напоминал орешек с хрупкой, будто песочной кожурой.

— Эта кожура… ее нужно снять?

— Да, она все равно осыплется. Но это должны сделать вы, ведь это ваш боб.

Я легонько потер его пальцами. Кожура осыпалась как легкий прах, легко, сухо, воздушно, и гладкое тяжелое ядрышко коснулось моей кожи.

И это было последнее, что я запомнил, прежде чем резко открыл глаза. Проснувшись. Город! Прекрасный Город, в мире, который развеивался как разорванный на призрачные клочки цветной туман. Я еще чувствовал ветер над башней, видел лицо правительницы, помнил вкус вина, гладкость тяжелого ядрышка, которое знало, что на самом деле я уже умер, и вернуло меня на «тот свет», где я должен был быть. В этот мир, в котором я проснулся, почувствовав, что столько потерял, не закончил, не сделал, и что не знаю, что будет дальше с тем миром, в который нет возврата.