Варвара Мадоши - Гексаграмма

Альфонс покинул дом нахарра под музыку и взрывы смеха, долетавшие из глубин здания — пир еще не успел окончиться.

Мэй была уверена, что не уснет.

Что будет мерить комнату шагами, размышляя над планом действий; что пойдет в бамбуковую комнату к Сяомэй, зароется лицом в жесткий черно-белый мех и выплачет панде все свои горести; что забудется на рассвете и проснется с первым лучом солнца…

Ничуть не бывало!

Она вернулась в Дом Тысячи змей в странно отрешенном состоянии. Слуга, специально приставленный к Сяомэй, сообщил ей, что панда съела особенно много бамбуковых листьев и теперь почивает. Мэй не стала ее будить. Хотела пойти к бабушке Лоа, поговорить, но зачем-то зашла в свою спальню. Посмотрела на постель — такую мягкую, такую уютную — и прилегла, отдохнуть на минутку.

Потом она все-таки поплакала немного — вспомнила, как эта Тэмила (ууу, жаба!) уводила Альфонса. И заснула где-то на середине размышления, стоило ли говорить Альфонсу, что она больше не желает бегать в него влюбленной, как два года назад — может быть, нужно было вести себя так же, как раньше, и он бы тогда… Но нет, с чего бы ему, взрослому уже человеку, отвечать на чувства глупой девочки?.. Нет, нужно было дать возможность начать все с чистого листа…

Начала, нечего сказать. Хорош лист. Нравится?

Потом Мэй проснулась, и обнаружила, что уже утро, и при том довольно раннее: по ощущениям, часов шесть. Через небо, видимое из окна ее комнаты, протянулись розовые перья рассветных облаков. Некоторое время Мэй бездумно созерцала их, а потом к ней вернулась вчерашняя решимость.

Она вдруг поняла, что ночные слезы высохли — да и было их немного — и теперь она совершенно готова ко всему. Ко всему — это значит ко всему.

Мэй торопливо умылась, переодела наряд, на сей раз выбрав красивое ципао, чтобы казаться взрослее. Можно было позвать служанок, но девочка привыкла одеваться сама во время обучения, и наряды ее все были достаточно просты. А кроме того, ей не хотелось растерять по капле собранное к сегодняшнему утру настроение, легкое и отчаянное.

Потом она выглянула в коридор, хлопнула в ладоши и велела принести рис и что-нибудь из рыбы. На кухне это должно найтись в любой час, нет нужды дожидаться официального завтрака. Пока Мэй завтракала, другая служанка доложила, что ее двоюродная прабабка Лоа уже проснулась и готова встретиться с внучкой. Мэй, торопливо доела и бросилась в покои бабушки, которые располагались на другом конце особняка.

Удивительно, когда Мэй пересекала главный коридор, она обнаружила дворцовых слуг, которые перекрывали коридор ширмами.

— Что тут происходит? — спросила девочка, стремясь сохранять самый величественный вид.

Старый Чунжи, который стоял стражником у входных ворот, сколько Мэй себя помнила, покачал головой:

— Не вашего ума дела, молодая госпожа. Госпожа Юэ велела тут не ходить.

— Как это не моего ума дела?! — вспылила Мэй. — Да я… да как ты смеешь так со мной говорить?

Чунжи поклонился низко, чуть ли пол не подмел седыми усами:

— Виноват, молодая госпожа.

Другие слуги просто кланялись, молчали — а толку-то с того! Когда Мэй попыталась пройти, Чунжи снова загородил ей дорогу — и что делать? Не звать же, в самом деле, бабушку Лоа криками, не будить весь особняк?

На миг девочкой снова овладело чувство злобного бессилия — хоть плачь.

Потом Мэй стало смешно. Она бродила по ночному Шэнъяну, где хотела, она пересекла пустыню, она сидела по левую руку от Лина на советах со старейшинами великих кланов — и что же, какой-то старый солдат не даст ей пройти в доме ее семьи?

Они стояли в коридоре второго этажа Западного флигеля, а Мэй нужно было попасть в Южный, главный, где так же на втором этаже находились покои бабушки Лоа. Ранее все флигеля стояли отдельно; однако последнюю связку построили уже на памяти Мэй, и теперь одно- и двухэтажные переходы соединяли все строения. От Южного к Восточному вел как раз одноэтажный…

Мэй улыбнулась Чунжи и, шагнув влево, дернула в сторону раму тяжелого окна. Дзынкнули стекла, а вопли Чунжи и других слуг слились в один, когда Мэй, вскочив на подоконник, сиганула с него вниз.

О, расстояние она рассчитала точно и ошибки быть не могло! Прыжок был так короток, что ветер даже не выбил слез из глаз. Мэй приземлилась на еще холодную с ночи черепицу по-кошачьи, ухватившись за конек крыши обеими руками; выпрямилась, балансируя. Вот, давно уже нужно было напомнить слугам, какой у нее характер! А то отвыкли, видишь ли…