Василий Гавриленко: Убить Сталина

Архипа поразила такая догадливость, и он не нашелся, что ответить.

— А у тебя кого … ну, это самое… — приблизив лицо к самому носу Архипа, проговорил Иноненко.

— Прадеда, Максим Петрович, — соврал Архип.

Агент понимающе закачал головой, зашлепал губами и, отстранившись, откинулся на спинку дивана. Теперь он смотрел на Архипа с жалостью, словно гибель прадеда потрясла того не далее, чем вчера.

— А вы?

— Я? — вскинул брови Максим Петрович. — Я вот из-за него…

Он ткнул пальцем в том Ленина.

У двери что-то застучало, словно кто-то уронил банку.

— Дети, — многозначительно сказал Иноненко. — Ну что ж, племянничек, вечереет…

За окном и вправду образовались сумерки. Над соседним парадным зажегся тусклый фонарь.

— Идем ужинать.

Архип испуганно приподнялся.

— Да ты фуфайку-то сними, — засмеялся агент. — Или вы в своей Твери в фуфайках кушаете?

Архип скинул фуфайку, оставшись в русской вышитой рубахе, подобной той, что при царе носили «малые» и «человеки». Не хватало только подпоясаться.

Иноненко с иронией посмотрел, покачал головой и, порывшись в шкафу, выудил старый френч, кое-где попорченный молью.

— Надевай! Не бог весть, а все же… Да и в Твери сейчас несладко живется.

Архип стал переодеваться и краем глаза заметил, что Иноненко с интересом глядит на него.

— А вы, я смотрю, не шибко поправились-то. Хлипкие!

Архип промолчал — он и вправду был не очень силен физически.

Как только дверь комнаты отворилась, в нее хлынул пар, детские крики, а также неторопливый разговор. Неторопливый разговор вели сидящие на кухне люди — много людей. Женщины, мужчины. Как только Архип с Максимом Петровичем появились на кухне, все глаза устремились на новичка. Архип смутился.

— Познакомьтесь, товарищи, — весело сказал Иноненко, без церемоний заглядывая в стоящую на плите большую кастрюлю. — Мой племяш Архип. А что, теть Маш, можно у тебя макарошек своровать?

— Нельзя, — засмеялась тетя Маша, та самая женщина, что открыла Архипу дверь.

Максим Петрович тоже засмеялся и, достав из буфета две алюминиевые миски, быстро наложил макарон.

— Садись, Архип, — подвинулся один из сидящих за столом мужиков. — Ты сам-то откуда будешь?

— Из Тверской области, — проговорил Архип, чувствуя себя не в своей тарелке.

— А конкретнее?

— Не доставай парня, Прытковский, пусть поест с дороги.

— Заметано, Максим Петрович, — оскалился Прытковский. — Еда — дело святое!

Иноненко поставил перед Архипом миску с макаронами, щедро политыми мясной приправой, положил краснобокий помидор.

— Сало будешь, Архип? — спросила одна из женщин. — А то у меня есть.

— Нет, спасибо.

Но сало уже лежало перед ним — толстое, порезанное на аккуратные ломтики.

Архип с детства имел плохой аппетит, а постоянное кофе и концентрат и вовсе сделали его почти равнодушным к пище, но сейчас он позабыл об этом. Такой вкусной еды он никогда не пробовал: мясо в подливке было нежным и сочным, сало медленно таяло во рту, макароны — простые макароны — показались ему чем-то необыкновенным, почти неземным. Но особенно ему приглянулся помидор — он жадно вонзил зубы в его матовый бочок и только тут, подняв на мгновение глаза, понял, что нарушает инструкцию, предписывающую «есть осторожно, нежадно, а по возможности отказываться от пищи».

Жильцы глядели на него с удивлением и жалостью, тетя Маша даже отвернулась и украдкой вытерла набежавшую слезу. У Иноненко то ли от стыда, то ли от злости покраснели уши.

Архип кашлянул и положил помидор в миску.

— Спасибо большое, — сказал он. — Я сыт.

— Может, еще подливочки? — спросила тетя Маша, гремя кастрюлей. — А то у…

— Нет, благодарю, — грубовато отрезал Архип, собираясь в дальнейшем жестко придерживаться инструкции.

Замолчали. Максим Петрович ел, гремя ложкой.

— А что, Архип, в Москве у дяди работать будешь? — спросил Прыковский.

— А то где же? — жуя, проговорил Иноненко. — Коль дядя шофер?

— Верно, Максим Петрович, — заговорила женщина с бородавкой на верхней губе. — Нужно детям помогать. Кому они, если не нам, нужны?

Краснолицый мужик, должно быть ее муж, толкнул ее локтем, и женщина замолчала. После этого разговоры в кухне сошли на нет, и жильцы разбрелись по комнатам.

Максим Петрович выудил из миски последнюю макаронину, быстро сполоснул посуду над раковиной.

— Пойдем, Архип, — сказал он, подмигнув. — Помидор-то возьми…

Комната Иноненко уже была погружена во мрак и, завесив окно шторой, агент включил свет.