Василий Гавриленко - Должность (с аудиокнигой)

В тот день — кстати, жаркий до одури — давали премьеру «Ревизора» в постановке столичного щеголя Шилкишевича (большой, как раньше говорили — моветон, но это между нами). Публики, вопреки ожиданиям, собралось много — напрасно издергался антрепренер Силкин.

Я, конечно, играл Хлестакова — еще бы, прима! — и, должен заметить, не без вдохновения. Этак, знаете ли, поперло меня, и Городничему (Лукьянов) в первом действии налебезил за милую душу, и за Марией Антоновной (Шпанк), приволокнулся эффектно.

В антракте в гримерку ко мне заглянул сам Шилкишевич и, хоть и не похвалил, но и не наорал, как на того же Лукьянова.

— Тут к тебе какие-то, — сказал он между прочим. — Смотри у меня!

Привычка грозить была впитана Шилкишевичем с молоком Немировича-Данченко.

Я обернулся, накладывая грим на вспотевший лоб. Гримерша, конечно, обслуживала эту гордячку Шпанк.

Передо мной застыли два человека в черных очках и, если можно так выразиться, черных же костюмах-двойках. Можно? Ну, тогда выражусь! Похожи они были на секьюрити из ювелирного магазина.

— Что вам угодно, господа? — спросил я, вовсе не желая выходить из образа.

И тут… О боже, довольно жутко вспоминать… Впрочем, вспоминать-то особо нечего: лишь вонючий платок, подсунутый мне под нос.

Очнулся я в чем-то черном… Вообще в тот период в жизни моей превалировал черный цвет.

— Где я?

Мне показалось, что я, простите, помер.

— Не бойтесь, Сергей Леопольдович, мы не сделаем вам ровным счетом ничего плохого.

Голос мягкий, а все же было в нем что-то тигриное.

«А кривым счетом?» — испугался я и повернулся. Оказалось, что я еду в таком, знаете ли, черном лимузине и из окна мелькают незнакомые мне, но весьма солидные с виду здания. Я, признаться, никогда не покидал родной Ж…

У тигриного голоса оказалась очень даже не тигриная внешность: ласковые голубоватые глаза, беспомощно-розовая лысина и бородавка на щеке, похожая, тысяча извинений, на махонькую какашку.

— Театр, «Ревизор», — пролепетал я, чувствуя, что сердце срывается с привязи.

— Какой ревизор, Сергей Леопольдович? — протянул бородавка и зачмокал губами. Он нажал какую-то кнопочку и — к изумлению моему — из спинки сиденья выскочили два бокала с искрящейся жидкостью.

— Забыл, пардон, представиться. Семен Никитич. А вы?

— Сергей Леопольдович.

От неопределенности фортуны на меня напала икота.

— Ну, вот и замечательно, милейший Сергей Леопольдович. Выпейте, друг мой ситный, икота и пройдет.

«Отравят», — могильно решил я, но бокал взял. Шампанское, надо признать, было отменным, — да чего там! — сроду такого не пил. Хорошо, если б всех таким травили.

— Вот и славно, — сказал Семен Никитич, глядя, как двигается мой кадык, — Вы, мне думается, хотели бы знать, с чем связана такая наша… беседа.

Он легонько дотронулся до моей одежды. Боже свят, я же в костюме Хлестакова! Знаете, курточка еще туда-сюда, но панталоны довольно-таки легкомысленного свойства. Боюсь, обыватель не поймет.

В панике я посмотрел в голубые моря Семен Никитича.

— Да, признаться, хотелось бы знать…

— Не волнуйтесь, на месте мы вас приоденем, — смеясь, промолвил Семен Никитич и тут же посерьезнел, — У меня — то есть у страны — есть для вас работа.

— Какая? — испугался я, вообразив, что меня собираются отправить шпионом в Англию.

— О, очень интересная и творческая, — заокал Семен Никитич, поглаживая рукой мою коленку. — Ведь вы творческий человек?

— В — вероятно.

— Ну-ну, не скромничайте…

Тем временем лимузин подъехал к настоящему имению — постриженные лужайки, фонтанчики, золотые оградки. А дом! То не дом был — дворец!

— Тут вы теперь будете жить, любезный мой Сергей Леопольдович.

Ответить я, как вы понимаете, не смог.

— О, какой сон! Эй, Машка?

— Машку привезем потом, Сергей Леопольдович.

Семен Никитич. Так это был не сон! Я огляделся, продирая спросонья глаза: святые отцы, какая это была спальня! Да в эту спальню поместился бы весь театр Ж… со всеми пристройками, надстройками и конем на крыше!

Золото так и слепит очи. Зеркала, тончайшие занавески, ажурная лепнина на потолке. А простыни! Да я б душу продал, чтоб хоть на полчаса прикорнуть на этих простынях!