Василий Гавриленко - Убить Сталина

Пару минут он шел по переулку со смешным названием — «Кривоколенный», который плавно перетек в искомую «Армяшку».

Вот и дом Иноненко — сердце Архипа застучало быстрее. Надежна ли агентура Кирилла? А ну как его никто и не ждет? Какое скверное чувство, когда никто, нигде тебя не ждет.

Во дворе играли дети, а на лавке рядом с парадным сидели две старушки, настороженно посмотревшие на Архипа. Архип поздоровался, подумав, что они могут сотрудничать с НКВД.

«Что ты несешь? — он тут же упрекнул себя. — Может, и дети тоже сотрудничают?»

Стены в парадном были исписаны древними словами и разрисованы еще более древними рисунками.

Ощущая неприятный привкус во рту, Архип подошел к двери с широкой жестяной табличкой «16». Словно гроздь винограда, рядом с дверью висели звонки и с каждым — бумажная приписка: «1 — Ивкин», «2 — Литкун», «3 — Зверевы»…

Ага, «9 — Иноненко». Архип нажал на кнопку. Звон, последовавший за этим, слышен был, наверно, и старушкам на лавке.

Дверь открыл не Иноненко, а полная женщина в бигудях и с выпученными глазами. За ее спиной клубился белый пар.

— Здравствуйте, я к товарищу Иноненко, — сказал Архип.

— К Максиму Петровичу? — лицо женщины расплылось в улыбке. — Проходите. А это…

Она кивнула головой на гроздь звонков.

— Только собрались индивидуализировать, еще не работает…

«Индивидуализировать», — повторил Архип, стараясь запомнить.

Женщина посторонилась, пропустив Архипа. Он вошел, и ему показалось, что он попал если не в ад, то Бог знает куда.

Белый пар пах свежей сиренью, по полу, вокруг наполненных водой шаек, крича и смеясь, носились друг за другом дети — кажется, пятеро. За столом в кухне сидели две женщины и пожилой мужчина.

«Коммуналка», — со странным чувством вспомнил Архип.

— У нас тут большая стирка, — радостно сообщила женщина. — К зиме готовимся.

Архип не понял, как это — к зиме, но улыбнулся и кивнул головой:

— И то дело, — сказал по инструкции.

Дети, визжа, носились рядом, какой-то мальчишка с копной светлых волос все хватался ручонками за его ноги, прячась за ними, как за забором, от друзей.

— А вот я вас, — прикрикнула на детей женщина и тут же с улыбкой пояснила Архипу. — Зверевское потомство расшалилось… Может, кушать хотите?

— Да, присаживайся, товарищ, — пригласил старик, стукнув ложкой по столу. — Я вижу, ты человек рабочий.

Архип, оглушенный и оторопевший, едва нашелся, чтобы ответить:

— Нет, благодарю, — и тут же добавил. — Мне б Максим Петровича…

— Так он можа спит еще, — проговорила одна из женщин.

— Да, спит, — засмеялась другая. — Читает, небось. Вон девятый номер.

Архип прошел по широкому коридору и тихо постучал в дверь с медной девяткой, прибитой маленькими гвоздями.

— Войдите.

Дверь оказалась незапертой. Иноненко и вправду читал и при появлении Архипа отложил в сторону книгу с золотистыми буквами на обложке — «Ленин».

— Племяш! — закричал он, испугав Архипа. — Сколько лет, сколько зим!

И тут же добавил шепотом:

— Ну, здравствуй, потомок. Притвори дверь плотнее.

Живой Иноненко мало чем отличался от своих фотокарточек — та же суровая хмурость бровей, та же жесткость линий рта и подбородка… Но черные глаза блестели, придавая лицу лихорадочную живость.

— Как звать?

— Архип.

— Хмм, — агент задумался, поводя рукой по давно небритой желтой щеке. — Да ты сядь.

Архип присел на табурет — грубый и неровный, должно быть, сколоченный своими руками.

— Я думал, придет Кирилл — идейный хлопец.

Иноненко, как показалось Архипу, пытливо заглянул ему в глаза.

— Прислали меня, — несколько жестко сказал Архип.

— Да-да, конечно, — извиняющимся тоном пробормотал Максим Петрович, встал с продавленного дивана, подошел к окну.

Архип с удивлением осмотрел комнату: он знал, конечно, что в тридцатые годы многие жили в коммуналках, а то и в бараках, но Иноненко — то был начальником кремлевского гаража, а любая власть подкармливает своих слуг.

Стены комнатки были оклеены порыжелыми обоями с плохо нарисованными колокольчиками, кроме табурета и дивана из мебели были платяной громоздкий шкаф да стол. На столе — стакан с буроватой жидкостью, бутылка воды и портрет Сталина, под столом — несколько книг с потрепанными обложками. Была еще отопительная батарея, на ней сушились носки хозяина.

Иноненко вздохнул, отошел от окна, присел на заскрипевший диван.

— Думаешь, почему я так живу, — сказал он, понизив голос до шепота, и развел вокруг себя руками. — Мне от них ничего не надо.