Василий Гавриленко - Убить Сталина

— Я.

— Майор Конев. Пожалуйста, пройдемте. Да закройте машину на ключ. Заберете ее завтра.

Архип запер ЗИС и пошел вслед за длинной нескладной фигурой НКВД-шника. В малом дворе больницы их ждал автомобиль.

— Прошу, — Конев отворил заднюю дверь.

Архип влез в пропахший табаком салон. Майор уселся рядом с ним и коротко бросил шоферу:

— Управление.

Пару минут ехали молча, потом Конев принялся вдруг рассказывать анекдот про Чемберлена — длинно, не смешно. Архип невнимательно слушал и все думал о Сталине.

— Как он? — наконец, решился спросить.

Майор бросил на Архипа испытывающий взгляд и отчеканил:

— Вы спасли ему жизнь.

Он замолчал, закурил папиросу. Мимо летели московские улочки, ни с того ни с сего оживившиеся: вон торговка молоком, вон ребятишки, вон молодые мамаши с колясками.

— Я благодарю вас лично от себя, — кашлянув, сказал Конев.

— Это мой долг, — пожал плечами Архип.

— Хорошо сказано, — вздохнул майор. — Но часто, товарищ Сергеев, слова напрочь расходятся с делами. Доктор сказал, что речь шла о секундах…

Он глубоко затянулся, нервически поведя плечом. Что-то неуловимо бабье было в этом человеке.

— Я, например, умер бы за него, — ни к селу ни к городу сказал Конев и голос его зазвенел. — Только моргни он слегка глазом — и я, не задумываясь, шагнул бы в бездну.

Архип удивленно посмотрел на майора — слова НКВД-шника оказались созвучными его собственным мыслям.

В Управлении недолго ждали перед кабинетом какого-то значительного лица.

— Пройдите, Матвей Игнатьич, — позвала секретарша.

— Прошу, — Конев поднялся, пропустив Архипа вперед.

За столом сидел лысоватый человек, похожий на сказочного гнома. На длинном крючковатом носу сидели очки, надетые скорее для солидности, нежели из-за слабости зрения.

— Анна, майор, я просил бы вас, — мягко сказал лысый, и секретарша с Коневым покинули кабинет.

— Присядьте, товарищ Сергеев.

Архип присел на стул и нервно затеребил пальцами рукав гимнастерки.

— Меня зовут Лаврентий Павлович.

— Я знаю, товарищ Берия, — хрипловато сказал Архип.

— От имени первого в мире государства рабочих и крестьян, а так же от себя лично благодарю вас.

— Это был мой долг.

Берия покачал головой и понурился.

— Вы не хотели бы работать у нас? — спросил он, устремив глаза на Архипа.

Тот растерялся, захлопал глазами.

— Нет, вы не подумайте, что это вербовка, или как там называют враги Иосифа Виссарионовича. Я просто предлагаю вам работу в солидной организации, занимающейся безопасностью любимого нашего вождя. Смею вас заверить, товарищ Сергеев, что благороднее и чище занятия невозможно найти.

Слова Берии словно гвозди проникали сквозь череп прямо в мозг Архипа, он, не отрываясь, глядел в увеличенные очками выразительные глаза, и вспоминал другие глаза — ласковый взгляд Сталина, заботу великого вождя, и главное — его неожиданную слабость .

— Враги окружили нас, и преданные достойные люди, как никогда, необходимы именно сейчас. Вот вы, товарищ Сергеев, знаете в своем окружении хоть одного достойного человека?

Архип отрицательно покачал головой.

— А врага знаете?

Берия приподнялся, подался вперед, словно желая впрыгнуть в глаза Архипа.

— Иноненко, — супротив собственной воли выдавил Архип. — Начальник кремлевского гаража Иноненко.

Майор НКВД Архип Игоревич Сергеев устало сложил в старенькую, погнутую на углах папку, бумаги и, хромая, вышел из здания Управления. Хромотой его наградила минувшая Великая война, следы которой встречались повсеместно на людях, зданиях, деревьях. Даже солнце, казалось, помнило об ужасе тех дней и морщилось, словно от зубной боли.

Архипа Игоревича ждала машина.

«Домой», — приказал он усатому шоферу.

За окном поплыли улицы Москвы — как сильно досталось столице! Когда теперь все будет отстроено? Майор хмуро вздохнул — он не верил, что что-то вообще будет отстроено. Война повлияла на многих людей, вселив в них пессимизм, охладив души.

Архип Игоревич прошел всю войну, от Москвы — до Берлина, дважды — под Брянском и Ригой — был ранен, и это несмотря на то, что особистам свинца перепадало неизмеримо меньше, чем солдатам. Он давно перестал бояться крови, был свидетелем предательств и людской слабости, казней и пыток. Сам неоднократно участвовал в расстрелах паникеров — и прекрасно понимал, что иначе война была бы проиграна. Но даже война со всеми ее чудовищными перипетиями не заслонила в памяти майора сводчатый подвал Управления и сидящего на стуле Максима Петровича Иноненко. Лицо у начальника автоколонны было разбито в кровь, но он словно и не чувствовал боли. Грустно и укоризненно глядел на Архипа, приведенного в подвал особистами непонятно для какой надобности — полюбоваться, что ли на итог своего предательства?