Геннадий Прашкевич - Генератор времени

«Мория! Даин, Даин!»

Медленно доходило: сон это!

А раз сон, бояться нечего, ничто ему не грозит.

Смирнов даже поднялся и пнул сердито рыжебородого потомка шаманов, скорчившегося в сухой траве. Правда, нога и на этот раз никакого сопротивления не встретила, зато заныла, снова заболела голова.

Да что же это такое? Что же это такое делается?

Смирнов с детства любил читать книжки. Про бородатых гномов и светлых эльфов, про свирепых орков и злобных гоблинов, про такие вот серебряные кольчуги, оперённые стрелы и шлемы. «Барук Казад!» Только бы им поорать. «Гномы, к топорам!» Прекрасно каждое слово помнил из тех книжек, хотя предпочитал другие, в которых герой решительно спасал принцессу с помощью автомата Калашникова, потому что никогда, даже в детстве, не хотел быть придурком из замшелой прогорклой сказки, а всегда хотел быть добрым молодцем десантником из будущего, любящим спорт и прекрасно знающим сопромат. Он тоннами читал такие книжки, иногда сутками жил в мечтательности, как в сладком тумане. Однажды перепаивал в лаборатории старый резистор и задумался, забыл отключить питание — в итоге диодный мост выгорел, и метровый кабель сгорел, а сам Смирнов чуть не замочил штаны. В радиокружок ходить перестал, но книжки читать не бросил.

Осмелев, спустился на берег.

И буквально сразу увидел дракона.

Ну, прямо как на реверсе той золотой монеты.

Хищный, угловатый, чешуйчатый, перепончатокрылый.

Не то чтобы в самом деле взращён исключительно на цветах зла, но — отталкивающий! Как передутый дирижабль завис, покачиваясь, смердя, над заиленными серыми песками, над кирпичными руинами, брюхо лоснится, мелкие придурки в кольчугах и в звериных шкурах бегают под ним, как мыши, в его тени. Совсем мелочь, молекулы по сравнению с летающим чудищем, вот опустится на них и раздавит. Пойти, что ли, почесать ему грязное чешуйчатое брюхо, как большой свинье, подразнить придурков гоблинов и троллей, а то вырядились как спанчбобы.

Нет, лучше бы, конечно, потолкаться среди скромных эльфийских дев.

На эльфийских девах курточки всегда из нежных розовых лепестков, всякие душевные ароматы, штанишки тонкие, шёлковые, сапожки с каблучками круглыми, как копытца. Не то что эти толкущиеся над песком, как мошкара, уроды. И предводитель соответствует: тролль коренастый, морщинистый, ноги короткие, в боевой потёртой коже, потный, в накладных коровьих рогах. Ума небольшого, это сразу видно, но рука крепкая — меч в руке. Даже Pedestrians, грибы-пешеходы, его боятся. А вернётся такой к себе домой, в город, переоденется в рабочий джинсовый костюмчик и, как все, поплетётся в обрыдший офис.

Вздыхая, ох, морок, морок, Смирнов вышел на песчаный бугор.

Сел там на пенёк, вздыхая. Никто его не замечал, зато сам он всё видел.

Низкий берег, низкое море, низкие облака, чешуйчатый перепончатокрылый дракон низко дрожит в воздухе на двух тросах. Угловатые крылья распущены, пытаются поймать ветерок, а под огромным брюхом злая толпа гремит мечами.

«Мория!»

«Даин, Даин!»

Лезут друг на друга.

Схватываются в рукопашной.

Тёмные дела делаются в темноте, говорят гномы.

А ведь уже давно подступил день. Вон тролли, которым солнечный свет безмерно опасен, трусливо сгрудились в густой тени, стараются не смотреть на гномов — похожих на бородатых старичков, и эльфы опять не выдержали, поют. «Фаруилос, ле линнатон…» Эльфы не могут не петь. «Нэф аэр, си нэф азарон…» Звёздным светом полны глаза, волосы струятся как лунный свет. А дерутся в основном орки. Топоры в воздухе так и мелькают. Предводитель на берегу — в накладных коровьих рогах, в свиной коже, выделанной под броню, поднял короткую руку, оглядывается. Впрочем, каким бы уродом предводитель ни выглядел, воинство его ещё хуже.

Но держался предводитель уверенно.

Поднял руку, решил, наверное, повернуть орду на дракона.

Смирнов с удовольствием расслабился. Ладно, посмотрим. Представление бесплатное, смотри — не хочу. Битву с драконом где ещё увидишь? Ни в цирке, ни в театре, ни даже в клубах по интересам такие игры не показывают. А зря. Вон каких три головы! Две скалятся злобно, рыкают, пышут огнём и дымом. Третья, правда, тихая, может, прихворнула или просто присматривается.

Смирнов вытащил мобильник и сделал пару кадров.

А когда оторвался от телефона, увидел — орда на берегу замерла.

Мечи, дубины, колчаны опущены, уродливые лица обращены к нему.

Ох, неужели всё это не снится? Морщинистые, румяные, наштукатуренные, открытые и угрюмые, честные и подлые, злобные и свирепые лица — всякие! Уставились в упор. Даже предводитель в накладных коровьих рогах смотрел теперь на Смирнова. Небольшой у него был ум, но крепкий. Махнул рукой: «Пускай на него дракона!»