Александр Уваров - Бардо дождя [СИ]

И солнце в небе, ставшим прозрачным и чистым, остановилось над его головой, над мохнатой и глупой пёсьей головой, и светило ярко и ровно, белым вечным огнём освещая путь.

И вот, кажется, уже близ полудня, увидел Пёс прогуливающуюся в лесу женщину с ребёнком.

Собственно, увидел их слишком поздно, прямо сказать: неожиданно для себя наткнулся на них, когда обходил особенно уж раскидистую ольху на краю неширокой лесной прогалины.

Пёс, смущённой неожиданной встречей, остановился и присел немного, чтобы казаться меньше ростом.

Вовсе не хотелось ему напугать ребёнка или маму его (а то, что это мама гуляет с ним — Пёс как-то сразу понял, и сам не знал, как же это получилось понять, но ведь получилось же, а зверю не так-то легко это сделать, скажу я вам!).

Потому и присел он, чтобы казаться меньше ростом. И забубнил что-то невнятно-дружелюбное. И, будто невзначай, ладонью погладил траву.

Наверное, напрасно он так уж старался.

Во-первых, напрасно старался потому, что рост ему свой скрыть не было никакой возможности. Уж очень, признаться, немалым был этот рост.

По сравнению с женщиной Пёс казался не просто монстром, а монстром-великаном.

Чего уж с ребёнком и сравнивать…

Даже сидя, Пёс был выше его голов этак на шесть.

А вот во-вторых, напрасно старался потому, что малыш вовсе не испугался его.

И мама, посмотрев на зверя довольно равнодушно и даже (как с обидою понял Пёс) с некоторой брезгливостью, обошла его и, встав на краю тропинки, с совершенным спокойствием стала смотреть за тем, как её сын дёргает выбравшегося из лесной чащобы зверя за свисающий с боков подпалённый мех.

— Ну оставь же ты его! — не выдержала, наконец, женщина. — Нельзя собачку обижать! И руки пачкать нельзя, сколько раз тебе говорить! А потом пальцы в рот потащишь…

Пёс заурчал и протянул малышу руку, как бы показывая, что обращение малыша нисколько для него не обидно, а вовсе даже наоборот, весьма приятно и он совсем не против продолжения знакомства.

Малыш, поняв намёк, подбежал к маме и спросил прямо, без обиняков:

— А можно собачку возьму?

— Что?! — до крайности удивилась мама.

Пёс радостно закивал головой и на корточках запрыгал ближе к женщине.

— Ну, он у нас жить будет, — терпеливо пояснил малыш. — Это моя собака будет… Я с ней гулять буду!

Мама решительно и отрицательно закачала головой.

— Ты что такое говоришь? Ты что это придумал?! — напустилась она на ребёнка. — Чудище такое домой приводить! Да вон он какой огромный! Ты сам посмотри!

Пёс, вжав голову в плечи, сгорбился и сжался, стараясь умалиться до самой последней возможности.

Умалиться как-то не получилось.

— И в крови весь, и в грязи какой-то… И брюхо подпалили ему, и бока! Да нет, что же это за чучело бродячее!

Пёс жалобно заскулил и вытянул руку, прося дружбы.

— И ошейник у него… Да он сбежал от хозяина! А хозяин узнает, да и придёт за ним!

— Вагу-у! — заявил Пёс.

С женщиной он был совершенно не согласен.

— Его злые ловили! — возразил малыш. — Живодёры! Он от них сбежал!

— Я-у-у! — согласился Пёс.

И закивал согласно.

— Он меня охранять будет! — заявил малыш.

Пёс тут же подскочил и грозно зарычал на подозрительно зашевеливший ветвями куст.

— Гыа! — сказал Пёс.

За этого малыша и за эту вот женщину он, пожалуй, и гимлу бы порвал. Правда, с гимлой пришлось бы повозиться, уж очень она живучая!

— Голодный, небось… — с сомнением произнесла женщина. — Прокорми такого, как же…

Пёс, подползши на брюхе, тихонько лизнул ей ладонь.

— Ладно уж, — подумав немного, смилостивилась мама. — Пусть уж… Но вести себя тихо! Фу!

Пёс, запрыгавший было от радости, тут же проявил покорность и смирение, и, по команде «Фу!» опустил голову, выискивая в траве разные интересные вещи, вроде зеленопанцирных жуков и прыгучих ромашковых букашек.

Впрочем, смирения его хватило ненадолго.

Едва бросил малыш найденную в траве ветку куда-то в заросли репейника, сорвался Пёс с места и с бодрым боевым рыком, от которого затихли испуганно притулившиеся в ольховых зарослях коноплянки, кинулся в самую гущу густо усаженных колючками ветвей.

А потом, довольный, бегал вокруг мальчишки, совсем уже по-собачьи взлаивая в ответ на каждый радостный его крик.

Поздний августовский рассвет бледно-серым, с розоватой нотой, приглушенным подсветом раскрасил простенькие тюлевые шторы.

Сергей с минуту лежал на спине в полной недвижности, ошалелым взглядом смотря в потолок.