Франсуа Делоне - Нельзя оставаться людьми

— Закон?! — переспросил Лурас.

— Да, закон, — ответил молодой человек с гордо поднятой головой.

— Кто тебя научил всем этим свободам?

— Я узнал об этом из книг! Это называется либерализм, Ваше Высокопреосвященство.

— Ясно… А в тех книгах ничего не было написано про гарантии? Кто и почему должен гарантировать твое право возмущаться, а после гарантировать твою неприкосновенность?

— Там было написано, что высшая ценность — это жизнь.

— Жизнь?! Чья жизнь?

— Жизнь каждого человека, Ваше Высокопреосвященство. Жизнь священна. Это называется гуманизм.

— Ясно, — сказал Лурас со вздохом сожаления. — Ну хорошо. Показывай, кто тебя обижал.

Молодой человек указал на троих из конного строя. Командир отряда быстрым жестом приказал им спешиться, подойти и встать рядом с молодым человеком.

— Властью, данной мне Господом! — подобно иерихонской трубе, заговорил Лурас. Голос звучал мощно, легко достигая ушей самого последнего конюха, заглушая шелест ветра и щебет птиц. — Закон и порядок, — продолжил Лурас с паузой, — обеспечиваю я, верховный кардинал Святой Инквизиции, дон Лурас! — он указал рукой на молодого человека. — Этот человек против порядка! Он глумится над нашей Верой! — Лурас набрал полную грудь воздуха. — Приговор — казнь через повешение! — и, обращаясь уже к троим обидчикам, стоящим рядом с молодым просителем, произнес: — Исполнять!

Молодой оппозиционер открыл рот и замер. На щеках пятнами проступил нездоровый румянец. Лурас смотрел с жестоким любопытством исследователя креветок, пытаясь уловить в синих глазах предсмертные движения души. Но синие глаза не выражали ничего, кроме непонимания. В книгах о свободе и равенстве не догадались написать про такой поворот, там не предупредили. Обычно креветки совсем не думают о своей смерти. Наиболее тупые лезут в кастрюлю сами. А некоторые в глубине души даже полагают, что будут жить вечно. Лурас позволил себе хмыкнуть молодому человеку на прощание.

Трое воинов, которые только что были опознаны, без особой радости, но быстро и умело скрутили молодому читателю руки за спину и поволокли, будто мешок, к ближайшему развесистому дереву. Там уже кто-то перекидывал веревку через нижний сук.

Кардинал Лурас, не интересуясь далее судьбой недавнего собеседника-либерала, отдал приказ начать поход и пригласил сеньора Диппеля проследовать с веранды обратно в закрытую часть фургона.

Начинался вечер. Осеннее, но еще теплое солнце потихоньку валилось вниз, медленно, будто с трудом протаивая ход в небе. Вперед ускакала группа дозорных. Высокоэстетично оформленный фургон Лураса, одекорированный черными с золотом флажками и деревянными рогами, тронулся в путь. Следом, вперемешку с конными воинами, на дорогу потянулись, как бусины на нитке, повозки с личными вещами кардинала Лураса. Уже давно голова колонны скрылась в густом лесу, уже даже перестал качаться в петле и повис неподвижно молодой борец за права и свободы в белых испачканных одеждах, а повозки, стартуя с поляны одна за другой, никак не заканчивались. Много личных вещей у кардинала — материальные потребности не имеют естественных ограничений.

Расположившись на диванах, дон Лурас и сеньор Диппель дегустировали вино и вели неторопливую беседу. Движение фургона почти не чувствовалось, лишь иногда вино в кубках слегка оживало, колыхаясь. Диппель сетовал, что Лурас учинил суд крайне быстро.

— Лурас Стремительный, — с кривой усмешкой сказал Диппель. — А насладиться? Он не успел даже раскаяться и попросить прощения.

— Времени жалко на этого дурака, — ответил Лурас. — А ты всё еще находишь в раскаяниях удовольствие?

— Находил, нахожу и буду находить. Возомнили. Права им подавай. Где они эти книги находят?!

— Это же коржи, Диппель!

Коржами они называли короткоживущих, в противовес нестареющим нестам. Короткоживущий или корж, — то есть обыкновенный человек, стареющий, страдающий старческими болезнями и умирающий от старости. Корж физически слаб, ткани почти не регенерируют. В будущее корж смотрит редко и недалеко, ясно представляет себе лишь завтрашний день, послезавтра видит уже смутно. Максимум, фантазирует на расстояние своей жизни — не дальше, чем на сто лет вперед.

— Ну и что, что коржи?

— У тебя к ним завышенные требования. Они же просто ресурс — куски живого мяса. Какая разница, что они думают?!

— Но ты же его повесил. Не безобидный он коржик. Этот — уже не мясо, этот спорить будет, людей смущать.