Гильермо Дель Торо - Форма воды

Ванная блестит, точно мрамор, бросая на лицо Элизы, на всю комнату, наверное, даже на кинотеатр внизу и на сетку метро под землей новый, яркий, лучший свет.

– Не имеет значения, чем является то существо, – говорит Джайлс. – Имеет значения лишь то, что ты хочешь спасти его. И я тебе помогу. Говори, что нужно делать.

Элиза бросает взгляд на друга в тот момент, когда он возит кисточкой по скользящей двери «мопса».

После удаления кусков засохшей грязи они с помощью жидкости для мытья посуды разобрались с въевшейся пылью и пустили в ход глину – старый трюк, который знают опытные уборщики. Джайлс влез в это дело, не сняв твидовый жилет, в котором он сидит за рисунками, а на лицо водрузил обычный свой прищур.

Но на улице, на свежем весеннем воздухе он выглядит так, словно избавился от тюремных оков. Воскресное солнце мягко гладит его лысину, а когда последний раз он выходил куда-то без парика?

И, глядя на Джайлса, Элиза чувствует себя счастливой.

Она думает, что он выглядит иначе в этот уикенд, все колебания оставили его. Пусть это будет хороший день, молит она, пусть даже последний для них вместе перед арестом, приговором или пулей в сердце.

У Элизы нет времени, чтобы разглядывать Джайлса, ее руки оттягивает очередная ноша из молочных бутылок, тщательно вымытых и наполненных водой. Она забирается в грузовичок, в то пустое пространство, что появилось, когда из «мопса» выкинули все, находившееся позади передних сидений. Позволяет бутылкам раскатиться, а затем втыкает одну за другой в ящик, проложенный одеялом.

Они клацают и хлюпают; что-то похожее творится и у нее в желудке.

Элиза садится, прислоняясь к стене, грудь ее тяжело вздымается.

– Да, отдохни немного, – Джайлс улыбается, оторвавшись на миг от работы. – Трудишься слишком усердно. И беспокоишься тоже чрезмерно. Через несколько часов, моя дорогая, все будет так или иначе закончено. Сосредоточься на этом решающем факте. Единственная вещь, в которой я уверен, – неуверенность сложнее всего переносить.

Элиза улыбается, сама удивляясь, что способна на это.

Она показывает: «Ты закончил пропуск?»

Джайлс наносит последний штрих, обмывает кисточку и аккуратно кладет на баночку с краской. Из бумажника он достает ярко раскрашенную карточку и протягивает Элизе словно меч гардой вперед.

Элиза берет ее, осматривает, а затем вытаскивает свой документ из «Оккама» для сравнения. Вес и текстура совсем другие, хотя если карточка окажется в чужих руках, то их дело в любом случае провалено. С другой стороны, пропуск так же убедителен, как любая работа Джайлса, особенно учитывая, что он никогда такого не делал, а закончил за день.

Она показывает имя на пропуске: «мистер Паркер»?

– Я подумал, что это хорошее, вызывающее доверия имя, – Джайлс усмехается. – Откровенно говоря, друзья зовут меня Майк.

Элиза изучает детали и с улыбкой сигнализирует: «пятьдесят один год»?

Джайлс изображает уныние:

– Нет? Даже с волосами? Что насчет пятидесяти четырех? Один штрих, и все. Добавляем три года.

Элиза делает гримаску, Джайлс протягивает руку и забирает у нее карточку. Аккуратно оглаживает кисточку, чтобы ее волоски сошлись в точку, и проводит на пропуске тончайшую линию.

– Вот так. Пятьдесят семь. На большее я не согласен. И не будьте столь грубы, юная дама, со старым добрым Майком Паркером.

Он рисует дальше, хмурясь напоказ.

Элизу едва не тошнит от нервного напряжения, словно качает на невидимых волнах, и все же она чувствует, как ее окутывает дружеское тепло, внутренности «мопса» становятся самым комфортным местом в мире. Большую часть жизни она была одинока, но здесь и сейчас, в эту секунду мир являет ей доказательство: все может обстоять иначе.

Если их поймают через несколько часов, то Элиза точно будет жалеть, что не сможет поблагодарить Зельду – за ее желание помочь. Элиза не может ее впутывать; если ее и Джайлса поймают, то Зельда должна оказаться ни при чем.

Ужасное чувство – отталкивать подругу.

Но Элиза думает, что именно так она должна вести себя, чтобы отплатить за много лет лояльности.

Джайлс начинает убирать свои «инструменты», и она возвращается к грубой реальности. Элиза выбирается из грузовичка, щурится на опускающееся к горизонту красное солнце.

– Я горжусь тобой.

Она смотрит на Джайлса: он сгорбился, прополаскивает кисточку, лицо почти утонуло в багровом сиянии, но она может разобрать, как добро и заинтересованно он смотрит на нее.