Гильермо Дель Торо - Форма воды

Чтобы выжить под таким количеством воды, нужно выучиться дышать в ней, стать другим существом.

Мысль чудная, но еще более странно то, что Лэйни уверена: она способна на это. Мир полнится ручьями, потоками, реками, прудами, озерами, и она готова переплыть хоть все океаны мира, чтобы найти для них троих подходящее место.

И пусть это займет столько времени, что придется отрастить плавники.

Дождь сыплет точно мокрый цемент, зонт Хоффстетлера вырезает в нем узкую сухую колонну, она колышется в такт его дыханию.

Изо рта вырываются облачка пара, словно он горит изнутри.

Все, что за пределами колонны, предстает равномерно серым и размытым: дождь, бетон, гравий, небо. Но он знает, куда смотреть, и после вечности, заполненной дрожанием нервов и судорожными вдохами, он видит новый объект в этом сером царстве.

Черный «Крайслер» рассекает воду точно акула.

Хоффстетлер желает нырнуть в теплый, обшитый кожей салон, но даже завершение миссии длиной в восемнадцать лет не может оправдать пренебрежения правилами. Он подхватывает чемодан, поднимается с бетонного блока и шагает к машине, не обращая внимания, что кружится голова.

Он так близок сейчас к тому, чтобы вернуться домой, пожать руку pape, обнять mamu, начать новую жизнь.

Дверь водителя, как обычно, распахивается с негромким щелчком, и Бизон, как всегда, выходит из автомобиля, его черный костюм сегодня дополнен огромным зонтом. Затем происходит нечто странное: пассажирская дверь тоже открывается, и из нее под секущие струи выходит второй человек.

Разворачиваются крылья второго зонта, вздрагивают от холода широкие плечи, покачивается на них шарф, под ним прячется бутоньерка.

Хоффстетлер ощущает себя так, будто он соскользнул с бетонного блока и рухнул в бездну.

– Dobryi den, – говорит Лев Михалков. – Боб.

Стук дождя по зонту оглушает Хоффстетлера, он напоминает себе, что на звуки нельзя полагаться. «Добрый день» – довольно холодное приветствие, и «Боб», а вовсе не «Дмитрий», и это значит, что-то пошло не так.

– Лев? Ты здесь…

– У нас к тебе вопросы, – сообщает Михалков.

– Дебрифинг? Под дождем?

– Один вопрос на самом деле. Много времени не займет. Когда ты сделал укол Образцу, что произошло перед тем, как он умер?

Хоффстетлер ощущает себя соломинкой, попавшей в водоворот, ему хочется протянуть руку, чтобы опереться на бетонный блок, на капот «Крайслера», на что угодно, только устоять на ногах, но если он отпустит зонтик, то просто утонет прямо тут, на месте. Он пытается думать. Серебристая жидкость, чем она может быть?

Он обязан знать. Это его область.

Одним из компонентов должен быть мышьяк, а другим… неужели хлороводород? Имелась ли там капелька ртути? Какое воздействие коктейль мог оказать на девонианца?

Если бы только грохот дождя так не сбивал с толку, он бы разобрался во всем. Только времени нет, и поэтому он может лишь бормотать, почти наугад:

– Это было мгновенно. Он истек кровью. Очень обильно. Умер на месте.

Ливень продолжается, Михалков смотрит, земля пузырится, точно лава.

– Это верно, – голос агента КГБ теперь мягче, более похож на тот, которым он разговаривает в «Черном море». – Твоя страна гордится тобой. Она всегда гордилась. Дмитрий, тебя будут помнить. Немногие могут этим похвастаться, даже я такого о себе не смогу сказать, когда пробьет мой час. И в этом отношении я тебе завидую, искренне.

Опытный разведчик понял бы, что ловушка смыкается, очень давно, но Хоффстетлер видит это только сейчас.

Разве он не настаивал упорно на том, что девонианец лишен настоящего разума? Только обладает ли таким качеством он сам?

Он провел слишком много времени в Америке, чтобы пережить возвращение.

Значение имеет лишь то, что его миссия подошла к завершению, остальное – глупые фантазии. Его papa и mama могут быть живы, а могут быть и мертвы много лет, это как раз не имеет значения, поскольку он их не увидит никогда.

Хоффстетлер говорит им «прощай», очень быстро, что он сожалеет, что он любит их, отчаянно и глубоко, и все это за секунду до того, как Бизон извлекает из-под одежды револьвер…

Хоффстетлер инстинктивно вскрикивает, бросает в Бизона зонтом.

Слышится выстрел, и чернота зонта поглощает весь мир, вращающаяся сингулярность, что пожирает автомобиль и стоящих около него людей, оружие, дождь, весь мир.

Они опытные оперативники, а он – ученый-нескладеха, и нечто вроде железного кулака бьет его в челюсть. Словно груда раскаленных камней лупит по лицу изнутри. «Наверное, зубы» – мысль удивительно спокойная, почти равнодушная.