Гильермо Дель Торо - Форма воды

Джайлс поднимает взгляд, и ему открывается шикарное зрелище.

Маленькая грязная ванная становится джунглями, буйством жизни, цвета и зелени. Он щурится и только затем понимает, что с его зрением все отлично, очки ему больше не требуются.

Неужели то, что здесь произошло, чем бы оно ни было и в какой бы форме ни случилось, заставило расти обычную плесень так, словно та оказалась в экваториальной сырости?

Хотя нет, это нечто иное… растения, устоявшие перед потопом, выглядят пышными, хоть и обвисли слегка. Но сотни вырезанных из картона освежителей воздуха для автомобилей превращают комнату в царство невообразимого дикого цвета.

Зелень трилистника, краснота помады, золото солнца.

Где Элиза нашла их в таком количестве? Они покрывают каждый дюйм стен! Оранжевые словно тыквы, коричневые, точно кофе, желтые, как масло!

Дешевая искренность картонных джунглей делает зрелище еще более головокружительным. Блеск аметистов, перья живого фламинго, синева океанских волн. Это теперь не только дом Элизы или место, где живет существо, это нечто уникальное, небеса, спроектированные для двоих.

Ей требуется некоторое время, чтобы заметить Джайлса.

Поначалу она пытается натянуть на себя занавеску от ванны, словно простыню. Затем полузакрытые, заполненные дымкой глаза ее расширяются, в них мерцает понимание.

Джайлс думает, что он сегодня сыграл роль того парня, который не стучит в двери, и что ему нужно испытывать отвращение при виде неестественного, жуткого действа, представшего его глазам. Ха, но сколько раз те же самые прилагательные прилагали к нему самому и к таким как он?

Сегодня нет ничего неправильного, нет ничего запретного.

Возможно, мистер Арзанян вышвырнет их прочь. Но Джайлса это не заботит. Мистера Арзаняна не существует в этом мире.

Джайлс встает на колени, помогает Элизе с занавеской.

У него теперь новые соседи, счастливая молодая пара, и он, сам новый и молодой, должен стать им хорошим другом. Она моргает и протягивает к нему руку, мерцающую чешуйками, гладит только что отросшие волосы и улыбается, будто спрашивает: «Что я тебе говорила?»

– Можем ли мы оставить его? – спрашивает Джайлс. – Чуть подольше?

Элиза смеется, и художник смеется тоже, и смех отражается от стен комнатушки, держит молчание угрожающего будущего на расстоянии, чтобы они могли делать вид, что счастье продлится вечно, и что чудо, однажды найденное, можно посадить в бутылку и удержать.

Два звонка, сигнал, которого Хоффстетлер ждет с полуночи, поскольку невозможно сказать, когда для Михалкова начинается пятница.

Тем не менее когда в самом начале вечера телефон пробуждается к жизни, на Хоффстетлера точно прыгает пантера. Он вскакивает, поднимает руки, словно пытаясь защитить себя, и истерический крик рождается в глотке.

Первый звонок продолжается так долго, что возникает мысль: это Флеминг, обуянный подозрениями по поводу того, что Хоффстетлер в свой последний день не явился на работу.

Или Стрикланд, разобравшийся во всем.

Второй звонок короче, обрывается почти сразу, остаются только голые стены, пустые шкафы, раскладушка и тарелки на столе.

Последние стенания одинокой жизни.

Хоффстетлер должен испытывать радостное головокружение, но вместо этого он парализован. Он не может вдохнуть, он должен прилагать усилия, чтобы сглотнуть. Успокоиться… все идет как планировали, все на своем месте, тайник под полом закрыт. Паспорт и деньги во внутреннем кармане пиджака. Единственный чемодан стоит у двери.

Он вызывает такси, извлекая номер из памяти, и возвращается в кресло на кухне, на котором он провел последние четырнадцать часов. «Еще столько же, – говорит он себе, – и я буду далеко отсюда и смогу начать новое дело – учиться забывать».

Смогла ли уборщица доставить девонианца к реке? Или он умер у нее в руках?

В высоких сугробах родины он сможет похоронить эти вопросы навсегда, попытаться оставить позади отчаянную мысль, что если девонианец погибнет, то и все живое на Земле обречено…

Такси сигналит. Хоффстетлер глубоко вздыхает и поднимается.

Момент тяжелый, но неизбежный.

«Скоро я исчезну для всех вас, – думает он. – И я так сожалею».

Студенты, к которым он привык, друзья, которые у него почти были, женщина, едва не сделавшая его счастливым: их орбиты соприкоснулись, но ничего не произошло. Во всем времени и пространстве не может быть чего-либо более печального.