— Мы вызвали вас, пан Вендрович, в связи с инвестиционными проблемами, — сообщил представитель мэра.
— То есть, хотите от меня благотворительный взнос на строительство этого вот тут? — указал он жестом на небоскреб. — Не, чертовски дорого бы стоило, у меня бабок всего лишь на четвертушку этой халупы.
Ему не поверили, только никакого значения это не имело.
— Деньги в это строительство мы вкачиваем уже несколько лет, но оно как-то никак не идет, — сообщил консультант. — И ходят малоприятные слухи о проклятии…
— Это же здесь стояла большая синагога на Тломацком, во время восстания в гетто ее разрушили, — дополнил Якуб. — Гитлеровцы хотели здесь чего-то строить, потому евреи и постарались немножко им помешать. На это место наложили исключительно гадкое проклятие — херем . А меня вызвали, чтобы я его снял?
Опечаленные одновременно кивнули.
— Ладно, ведите в подвалы.
Вскоре они очутились в исключительно малоприятном подземном проходе. По стенам стекала вода. Вокруг было как-то темновато, а еще гадко воняло. Якуб привстал на корточки на бетоне и приложил ухо к полу. Волосы у него встали дыбом. Члены комиссии обменялись замечаниями. Якуб поднялся, сплюнул на ладонь и пригладил ею волосы.
— Ничего сделать не удастся, — категорически заявил он.
— Погодите, это что же, проклятия никак не снять? — разнервничался представитель мэра.
— Слишком сильное оно. Срок его только в седьмом поколении истечет.
— Так тут же нет никаких поколений, это же здание…
— Только лишь седьмой поставленный на этом месте дом имеет какой-то шанс выстоять, — уточнил Якуб. — Ладно, если никаких желаний нет, я с вами прощаюсь.
— Холера, — еще сильнее разнервничался консультант. — Я же говорил, что ничего не даст.
— Тогда реализуем второй вариант, — отозвался вице-министр. — Раз уж эти югославы желают взять строительство на себя, нужно будет им позвонить.
— Бедная Югославия, — буркнул Якуб себе под нос.
Все трое его услышали, но проигнорировали. Только не прошло и нескольких лет, его слова припомнили.
Якуб вышел из здания и уселся в машину.
— Все в порядке? — спросил его водитель.
— Ну да, завези меня еще в Курию [109], и это будет уже все.
Архив Курии напомнил Якубу Главное управление КГБ — тянущийся в бесконечность бетонный коридор и выцветшая ковровая дорожка на полу. Только здесь у стен стояли металлические стеллажи, заставленные папками. Молодой ксёндз, быстро идущий перед Якубом, весело посвистывал.
— Так это, выходит, дела всяких разных грешников? — с любопытством спросил экзорцист.
— Да где там, — небрежно махнул священник. — Копии, сделанные вручную, и ксерокопии различных церковных документов.
Он подошел к одной из полок, вытащил толстенную книжищу, пролистал ее на глазах Вендровича. Скоросшиватель прошлого века. Проводник сунул бумаги на место, и они пошли дальше. Вскоре они добрались до поперечного коридора. На его конце находилась массивная деревянная дверь. Проводник без стука открыл ее и пропустил Якуба вперед. Экзорцист прищурил глаза, пораженные ярким светом, но тут же узнал знакомого.
— Присаживайся, — ксёндз Вильковский [110]подвинул ему офисное кресло на колесиках. — И чего там у нас слыхать?
— Да ничего особенного, — ответил экзорцист. — Помаленьку. А у тебя что?
— Работаю, — ксёндз жестом указал на кусу ксерокопий. — Мне поручили установить дату Рождества Христова.
Якуб оскалил в усмешке зубы. Они были желтыми, а некоторые — даже золотыми.
— Ну, в Сочельник, а что — нет?
— Нет, совершенно нет. Это мы отмечаем Рождество в Сочельник, а конкретно: в ночь с двадцать четвертое на двадцать пятое декабря. Только ведь вся штука в том, что эта традиция появилась поздно, в четвертом веке нашей эры.
— Да ты что? — удивился Якуб. — А когда же следует?
— Именно это я и пытаюсь установить, — Вильковский махнул рукой на кучу бумаг. — Некоторые апокрифы дату указывают, только каждый — чуточку по-своему. Скорее всего, случилось это где-то на переломе июня и июля, или же где-то в средине июля. В общем, где-то на днях мы и должны отмечать.
— Хмм… А когда ты уже выяснишь, Рождество, что, на лето перенесут?
— Нет, никакого смысла не имеется. Для Господа важно то, что мы Его чтим, а когда — это уже совсем другое дело. Во всяком случае, дорогой Якуб, можешь не ломать себе этим голову. Лучше расскажи, что там слыхать у тебя.
Якуб рассказывал битых четыре часа. Когда закончил, на голове ксёндза Вильковского седых волос только прибавилось.
Читать дальше