Антон Ботев - Т-390, или Сентиментальное путешествие по Монголии

— Молодец Молодой Архар! Какую песню вспомнил!

Они подумали, что можно уже снова вслух петь.

— Тихо! — прикрикнул на них Молодой Архар.

Воины в недоумении переглянулись.

— Послушай, — сказал он Менге. — Кто-то поет «Аа-шуу деккей-оо»!..

Менге прислушался.

— Хороший у тебя слух! — похвалил он Архара. — Ну-ка, все тихо! Старый, хватит чихать! Мы уже близко…

Впереди угадывались очертания бронеаэродрома.

«Аа-шуу деккей-оо» была любимой песней Жугдэрдемидийна Гуррагчи.

Коля, как обычно, следовал в кильватере «Каччхапы». Корабль продвигался еле-еле. Можно сказать, дрейфовал. Наверно, механики заснули. А не заснули, так, значит, отлынивали от работы. Возможно, им по уставу есть полагалось, а спать не полагалось.

В стекло заднего вида Коля увидал какие-то силуэты, неясные движущиеся тени. Оглянулся, спит ли запасной шофер Виталик, притормозил, убедился насчет теней, подтянулся вплотную к броненосцу.

Я ничего не вижу, и не увижу. Я смотрю только, как бы не отстать.

Может быть, теперь…

Немножко жалко было расставаться с Радиком.

Монголы окружили корабль, вполголоса подпевая Жугдэрдемидийну Гуррагче.

Старый Архар громко чихнул. Тотчас пара всадников запрокинула ему голову и закрыла рот рукой. Архар обмяк. Еще раз чихнешь — перережут горло.

Темнота окружала корабль. Менге напряженно вглядывался в эту темноту. Ничего не изменилось. Никто, вроде, не услышал. Никакого движения. Менге махнул рукой, и Старого Архара отпустили. Сзади кто-то всё-таки продолжал сжимать ему нос. Архару было больно, но за свою жизнь он уже не опасался.

Менге все медлил и не давал сигнала к нападению. Монголы рыскали вокруг корабля, не останавливаясь.

Жабры акулы, между прочим, устроены так, что воду туда надо постоянно нагнетать, а это можно сделать, только быстро двигаясь. Если акула перестанет двигаться, она перестанет дышать.

То есть у монголов есть всё-таки небольшое преимущество перед акулами.

На «Каччхапе» чихание за бортом было услышано. Дэн всегда спал очень чутко. Быстро, как только возможно, он разобрал заднюю стену ангара и по-пластунски пополз на камбуз. Разбудил кока Афанасия, доложил ситуацию, пополз на кубрик. Афанасий пополз в женскую каюту, разбудил соколиц, соколицы поползли в штурманскую и радиорубку, матросы из кубрика расползлись в офицерскую, к крюйт-камере…

Через десять минут корабль напоминал мертвого кита, по которому, как черви, ползали и копошились матросы. У всех уже было при себе оружие.

— Капитан! Капитана предупредите! — шепотом приказал рядовой матрос Гриценко кучке червяков.

Один из матросов пополз к капитанской каюте. В темноте не видно было ничего, поэтому матрос наткнулся на швабру, которой кок Афанасий припер капитана, и столкнул ее. Швабра полетела вниз с ужасным грохотом.

В то же самое время Старый Архар преодолел сопротивление зажимавших его нос пальцев и громоподобно чихнул.

В то же самое время переменился ветер, и голова стала довольно похоже исполнять «Наследников».

Это был знак. Именно под эту песню Менге танцевал на станции, когда ему удалось убежать от волков. Именно этой песни ждал монгольский сотник. Менге гортанно закричал, и монголы бросились на абордаж.

Экипаж встретил их плотным огнем, но опять, как и при прошлом штурме, никто не мог похвастаться, что хоть раз попал по монголу.

Хотя матросов и подучили немножко в штабе, в такой тьме кромешной можно было стрелять только наугад.

Впрочем, если бы кто-нибудь и подстрелил случайно монгола, все равно он не мог этим похвастаться, потому что ничего же не было видно.

Темнота путала карты и степнякам. Они пытались закрепиться на палубе, никто ничего не видел, хватались наугад за всякие мешки, веревки, чайные чашки, скарб, утварь, чемоданы, развешанные матросами на просушку портянки и трусы, за старые фотографии, керосиновые лампы, и падали вместе со всеми этими предметами. Некоторых сталкивали матросы.

Вялая неразбериха продолжалась довольно долго: пока ветер не переменился, и голова не стала исполнять гимн Великой Монголии. Под торжественную мелодию взошло солнце.

Все монгольские песни вообще крайне монотонны и редко длятся меньше двадцати минут.

Упав в начале боя, швабра окончательно заклинила дверь капитанской каюты. Капитан метался внутри и то рвал на себе волосы, то записывал что-то в корабельный журнал.

Колин грузовичок никто не атаковал. Нападающие сосредоточили свое внимание на бронеаэродроме.