Думаю, жизнь вошла бы в свою колею, но я не мог стереть из памяти историю наших приключений и воспоминания об ужасной смерти отца.
Однажды я подробно рассказал эту историю своему дяде, Густафу Остерлинду, человеку довольно состоятельному; я просил дядю организовать экспедицию под моим началом для нового путешествия в таинственную страну.
На первых порах мне показалось, что эта мысль пришлась дяде по душе. Он очень заинтересовался и привел меня к знакомым ему чиновникам, пригласив изложить в их присутствии историю наших странствий и открытий. Вообразите мое разочарование и ужас, когда вслед за моим рассказом дядя подписал определенные бумаги и меня без суда и следствия взяли под стражу и бросили в мрачную и жуткую темницу дома умалишенных, где я провел двадцать восемь лет — долгих, скорбных и страшных лет страданий!
Все это время я не переставал твердить, что пребываю в здравом уме, и протестовать против несправедливого заключения. И наконец меня освободили. Дело было семнадцатого октября 1862 года. Дядя давно умер, друзья юных лет отвернулись от меня. Мне было больше пятидесяти, все знали меня лишь как безумца — какие у меня могли остаться друзья?
Я не знал, как заработать себе на жизнь. Ноги невольно привели меня в гавань, где стояли на якоре многочисленные рыболовные суда. Неделю спустя я вышел в море; меня нанял рыбак по имени Ян Хансен, который отправлялся в продолжительное плавание с к Лофотенским островам.
Опыт, приобретенный на море в ранние годы, оказался весьма кстати, и я сумел доказать свою полезность. За этим плаванием последовали и другие, и благодаря скромности в тратах, экономя на всем, я через несколько лет обзавелся собственным рыбацким бригом.
После того я еще двадцать семь лет бороздил море в качестве рыбака: пять лет я проработал на других и двадцать два года на себя.
В течение этих лет я прилежно изучал книги и без устали расширял свое дело, но с благоразумной осторожностью никому не рассказывал об открытиях, сделанных отцом и мною. Даже сейчас, на склоне лет, я опасаюсь, что кто-нибудь узнает, о чем я пишу, увидит мои записки и рисунки. Но когда дни мои на земле подойдут к концу, я позабочусь о сохранности карт и заметок, которые, я надеюсь, послужат к просвещению и пользе человечества.
Память о долгом заключении рядом с душевнобольными, обо всех пережитых мною мучениях и страданиях еще жива, и я не готов рисковать свободой.
В 1889 году я распродал свои рыболовецкие суда. На руках у меня оказалось состояние, какого должно было вполне хватить на остаток жизни. Тогда я перебрался в Америку.
С дюжину лет я прожил Иллинойсе, неподалеку от Батавии. Там я собрал большую часть книг, что ныне находятся в моей библиотеке, хотя некоторые избранные тома привез из Стокгольма. Позднее я переехал в Лос-Анджелес. Прибыл я сюда 4 марта 1901 года — хорошо помню эту дату, поскольку то был второй день инаугурации президента Мак-Кинли. Я приобрел этот скромный дом и решил, что здесь, в уединении собственного жилища, под защитой своих виноградных лоз и смоковницы, в окружении книг, начну составлять карты и делать по памяти зарисовки открытых нами новых земель; я также подробно изложу все, что случилось с тех пор, как мы с отцом покинули Стокгольм, и доведу рассказ до трагического происшествия, разлучившего нас в Антарктическом океане.
Отчетливо помню, как мы отплыли из Стокгольма в нашем рыболовном шлюпе в третий день апреля 1829 года и взяли курс на юг, оставив по левому борту остров Готланд, а справа — остров Эланд. Несколько дней спустя мы обогнули Сандемар и углубились в узкий пролив, отделяющий Данию от скандинавского берега. В положенное время мы стали на якорь в гавани Кристиансанна, где два дня отдыхали, а затем направились, огибая скандинавский берег, на запад, в направлении Лофотенских островов.
Отец был в приподнятом настроении: последний улов, который мы вместо одного из портовых городков на скандинавском побережье продали в Стокгольме, принес нам превосходную и достойную выручку. Его особенно радовала удачная продажа слоновьих бивней, найденных им на западном берегу Земли Франца-Иосифа во время одного из северных плаваний минувшего года; он надеялся, что и на сей раз нам повезет и вместо трески, сельди, макрели и лосося мы сможем загрузить наш маленький шлюп слоновой костью.
Читать дальше