Татьяна Мудрая - Девятое имя Кардинены

— Никто, кроме моей черной тени: Стагир, сводный брат Денгиля, сам себя назначил быть при мне неотлучно. Рука для клинка. Это и есть третья моя удача. Ну полноте, успокойте сердца: разве это плохой конец для воина из рода викингов?

Часом позже она вызвала к себе Стагира.

— Госпожа Киншем, зачем ты моими людьми командуешь через мою голову? — начал он с порога. — Договаривались же, что я свою задачу обеспечиваю лучше тебя. Стоят теперь цепью до самого Зала Тергов в полном составе. И легены от тебя ушли сами не свои, я видел. Что произошло?

— Стагир. Завтра ты возьмешь Тергату себе.

— Вот оно что. Я этого и хотел, и ждал, и страшился.

— Догадываешься, почему так спешно? Легенам я прочла проповедь на полчаса, но ты у меня ко всяким фантазмам не склонен.

— Ты нездорова.

— Ну, уж это пустяк. Только не говори легенам, а то лишишь ореола. Хирург — это не Хорт, понятно, — клянется, что опухоль в левом легком, результат того шрама, знаешь, — вполне доброкачественна: если удалить, я еще вдоволь поживу. Только не верю я медикам, да и уйти на тот свет мне охота в полной боекомплектности. Ведь не пофехтуешь с одним легким. А главное — вот что. Я даю твоим собратьям в Эро еще лет десять-пятнадцать независимости. Отказались они от нее напрасно и, как мы видели, жалеют. Другого магистра, кроме меня, ни наши, ни ваши еще долго не примут.

— Ты… ты мудра. Знаешь, я тоже пойду с тобой. Для Белой Оддисены я слишком запачкался. В Эро тоже не вернешься: ни жен, ни детей, и даже Дзерен будет меня ненавидеть.

— Что же, иди. Мне труднее будет, но совладаю.

Пауза.

— Стагир. Среди легенов один всегда относился ко мне прохладнее прочих.

— Давно вычислил, такая моя служба. Имран, который на твоей героической смерти карьеру сделал и теперь слегка разочарован, что еще жива. Это у него где-то на уровне неосознанного.

— Психоаналитик, тоже мне. Тогда вот что: подойди — нет, лучше пусть кто-то от твоего имени сходит и попросит его говорить с тобой. Скажи: завтра именно он возьмет на себя командование и проследит за коллегами, дабы не учудили некую благородную глупость и не опозорили меня напоследок. А себя лично береги крепко-накрепко и никого к себе не подпускай, понял?

Он кивнул:

— От тебя самой тоже старших отгонять надобно, я думаю.

— И с какой стати ты об этом думаешь?

— Да уже вовсю рвутся прощаться.

— В множественном или единственном числе?

— Карен.

— Именно прощаться, а не отговаривать. И несомненный временно исполняющий и замещающий, то есть самая умная и потому безопасная личность… кроме, натурально, Имрана. Заранее условились оба?

— Откуда ты знаешь?

— Сегодня время бы не позволило вам и словом перекинуться. Хитры оба не по моему разуму, вот что. Один играет в простачка, другой тихую сапу под меня роет… Зови, что ли.

Уж конечно, и под дверью не ждал, и у кодового телефона не дежурил. Вызван особым Стагировым знаком, о котором давно, следует полагать, условился. Стал на зеленый ковер в легкомысленной прихожей и даже ресницей не шевельнул в сторону креслица или скамейки чугунного литья — мол, постою, не гордый. Тергата напоказ ему и всему воображаемому свету, сидя на пестром стульце, занималась рукоделием — выдергивала из плеч парадной робы нудную шнуровку, продевала широкие круглые запонки. Хочешь, мол, говорить — говори первый.

А начал он неожиданно:

— В этой оказии здесь должен был быть Маллор.

— Вот как.

— Он умер неожиданно и не разрешил меня от обещания молчать.

— Значит, так было записано в Главной Книге, что ж теперь?

— Он, наверное, спросил бы: если бы тебе знать, что на твоей совести нет смерти возлюбленного, как бы решила сегодня?

Тергата сложила рукоделие. Медленно подняла от колен лицо — зрачки ко зрачкам:

— Сослагательное наклонение — самая мерзкая из глагольных категорий. Ты не сказал по сути ничего — и требуешь ответа?

— Не я. Маллор требует.

Усмехнулась как могла спокойней:

— Что только вы двое присутствовали на том обряде и никто больше, никто типа моего Стагира, я разумею, — магистру узнать нетрудно. И что есть общая для обоих тайна — неумный догадается.

— Ты хочешь ее услышать?

— Нет. Делай как тебе угодно, спирит.

— Почему?

Выразительно пожала плечами:

— На моей совести — полновесная тяжесть любого из моих решений. И насчет Денгиля, и в том, что касается меня самой. Существует он или нет — он изжил себя раньше, я — сегодня. Неужели ты полагаешь, будто от тебя зависит хоть малость?