Татьяна Мудрая - Девятое имя Кардинены

— Какой я тебе дедушка, я еще мужчина в цвету, — он улыбнулся. — Прохода ищу. Вроде здесь внутри когда-то были правительственные дачи.

— Не знаю. Вот поселок недалеко, это правда. А это наша усадьба, в ней всегда жили люди нашего рода.

— Вот как… А я-то всю ночь шел.

— Слушай, ты с моей кобылой в лесу не повстречался? С вечера убежала подседланная. Не поможешь изловить?

— Не привычен я как-то чужих лошадей перенимать.

— Ладно. Я ее сейчас сама позову, а ты рядом постой.

Она перекинула ноги и села. На ней был комбинезончик из чертовой кожи и остроносые туфли на низком каблуке. Прохожий протянул руки, чтобы ее подхватить, но запоздал. Девочка мягко, как кошка, приземлилась на четыре точки. Позвала:

— Налта! Налта!

Издали послышалось ржание и приближающийся стук копыт.

— Интересное дело! Что же она раньше не подходила?

— Тебя почуяла. Раз есть взрослый, значит, на нее не будут карабкаться с пенька или с ветки прыгать. Ты же меня в седло подсадишь?

Впрочем, его помощь была номинальной, С третьей попытки девочка и сама влезла, причем довольно сноровисто.

— Поехали ко мне домой. Там, сзади, калитка есть, чтобы через главный вход круга не делать. Держись за стремя или хвост, а то потеряешься. Есть-спать хочешь, наверное?

— Больше есть, чем спать, и то не очень. А ты меня не опасаешься в дом вести?

— Ф-фа, ты же добрый. И глаза нездешние.

Подъехали к берегу реки, к которой вели пологие ступени. У причала стояли две лодки и ботик с нарисованным на борту смешливым синим глазом. Здесь в стене была дверца из кованых железных прутьев: они зашли сами и завели Налту.

Внутри земля была насыпана высоко, и замшелая стена оказалась гораздо ниже от нее. Шли они по аллее из старых лип.

Справа внятно пахнуло конюшней.

— Ты погоди здесь, я этой гулене овса задам, коли уж запарено.

Девочка исчезла с Налтой в поводу и через несколько времени вернулась с плошкой в поднятых руках. За ней, сквалыжно мяуча, шли две кошки.

— Малявки опять им молоко у самой конюшни оставили. Коты до него не больно охочи и пьют только под настроение. Зато змеи приходят и лошадей пугают.

— А кошки не боятся змей?

— Что ты! Вон Барсюга, — она кивнула на вальяжного серополосного кота с белыми лапами и интеллигентной мордой, — одного бедного ужика чуть пополам не перервал. А ужи и гадюки трудолюбивые. Оберегают корни в земле и кору на стволах.

Она нагнулась и потрогала щиколотку и выше.

— Ох, ногу вчера натерла об одну толстую кобылу. Ноговицы надо было надеть, не полениться. Кони здесь не выгулянные, собаки от сытости еле брешут, кошки мышей не ловят… Дармоеды. Только детям с ними играть.

— И много детей?

— Ага. Я попыталась как-то пересчитать — три раза сбивалась. Братцы-сестрицы родные, двоюродные, троюродные, N-юродные и просто так, без родословия и порядкового номера. Одно слово — дитятник.

В дом вела стеклянная дверь. Собственно, здесь был полукруглый эркер, доходящий до земли и весь увитый диким виноградом. Обширный коридор был разделен поперечными выступами на части разного цвета и вида. Около столовой был черный кафель с рисунком из зеленых и желтых кленовых и каштановых листьев, на полу стояли букеты в плоских вазах. Одна из вездесущих кошек сидела на подоконнике и от нечего делать мыла себе подхвостье, задрав ногу пистолетом.

— Ты потише себя веди, а то весь дом перебудишь.

Однако на звон ложек о тарелки пришла огромная овчарка с кроткими глазами, сохраняя достоинство, улеглась у миски на полу. Зевнула, показав два ряда клыков, похожих на белые скалы. «С такими сторожами легко быть храброй», — подумалось ему.

После завтрака (отварная рыба и овощи для него, творог с земляникой и сливками для девочки, мясной кулеш — собаке) перешли в библиотеку.

Он сидел на кольцеобразном диване, а девочка бегала у него за спиной по деревянному променаду.

— Сколько книг у вас. И редкие! Я столько в частных собраниях не видал. Однажды только, в юности, и то вроде бы меньше.

— Это вообще-то библиотека Оддисены.

— А кто главный хранитель фондов?

— Я. Что ты смеешься, прочим домашним это до лампочки, им бы детективчик пострашней на ночь почитать. А я все книги и альбомы знаю в лицо. Вот смотри: эти, по коневодству и о старинном клинковом оружии — папина папы; языковедческие на всех современных языках, инкунабулы, рукописные на арабском, исторические трактаты, это… (она чуть запнулась) маминой мамы. Латинские и древнегреческие свитки в футлярах, стихи, всякие шедевры полиграфии — от дедушки, который был ей мужем перед Тергами, ну, конечно, он был тогда не дедушка. А вот эти тафсиры, и сунна, написанные почерком насхи, и Хайам, и Газали, и Авиценна, и Великий Шейх — наследство от другого дедушки, которому она была женой.