Татьяна Мудрая - Паладины госпожи Франки

— Госпожа Франциска, Ибраим отлично справляется с судном на море, а уж с выброшенным на мель — и подавно, — произнес я так жестко, как только мог. — Поэтому с вами отправлюсь и я.

— Тезка, — негромко сказала Франка, — что это наше дело, исконное наше дело и к тому же риск, вы уже поняли. Вас никто не заставляет в него влезать; тем более, что у корабля может оказаться так же опасно для вашей плоти и так же спокойно для вашей чувствительной совести. Почему бы вам не остаться?

— А потому, что я люблю платить долги по-христиански… как и вы сама.

Она прикусила язык, нахмурилась и почти сразу же улыбнулась.

— Что с вами поделаешь, тезка! Идите уж, авось пригодитесь на какой-нибудь случай.

Шли мы в самом буквальном смысле. Франке привычнее; Леонар, по ее словам, может поломать собой лошадку — и вообще им-то, бедным животинам, к чему пропадать? Едой я не запасся, но они оба были опытные странники: среди дня вытащили из-за пазухи лепешки, в которые было завернуто мелко рубленное с луком и присоленное мясо, протянули и мне. Оказалось не то чтобы съедобно, однако голод я утолил. Жажду тоже: за плечом у Леонара висел бурдюк.

Идти пришлось не так уж далеко: еще до наступления полного вечера мы очутились у глинобитного селения в кольце чахлой зелени.

— И тут весна! Еще не зацвело, но земля дышит и живая, — Леонар стал на корточки, пощупал траву, сощурился довольно. Я не разделял его восторгов: глина, по которой мы ступали, была точно камень, блестела кристаллами соли и растрескалась, как дрянная глазурь. Здесь, где вода, очевидно, подошла ближе к поверхности, робко зарождалась жизнь, но и она казалась такой же скудной, как и всё вокруг.

В селении Леонар отыскал хан, постоялый двор, где люди ночуют под одной крышей со своими лошадьми и хозяйскими козами и овцами. Договорился с содержательницей, особой деловитой и бойкой, хоть и зачехленной в грязно-белое. Наша клетушка тоже была полна хозяйским скотом, причем мелким и прыгучим, и тесна. Еле улеглись втроем на полу: Франка у одной стены, я у другой, а Леонар посередине.

— Тезка, вы уж извините нас, если мало что поймете из наших речей: вы не посвящены, а нам надо договориться меж собой, — предупредила Франка.

Перешептывались и спорили они вначале, по-видимому, на языке гябров: он бойко, она с запинкой. Наконец, он снял с себя латунное зеркальце на цепочке, что висело рядом с маленьким крестильным распятием, надел ей на шею.

— Ладно, будьте старшей над нами, — сказал он по-динански. — Вы хоть знаете, как с ним говорить?

— Придумается. Вам, изгою, вообще рта раскрыть не дадут.

— Френсис, — позвал он, — не спрашивайте, как и почему, но слушайтесь госпожу, как самого Иисуса. На нее все наши упования.

— А теперь — всем спать, — скомандовала она.

Странное дело, однако я погрузился в дремоту почти в тот же миг, несмотря на духоту, жжение во всем теле, вызванное укусами насекомых, и звуки беседы, гораздо более вольной, которую я слышал так ясно, будто она тоже присутствовала в моем сне.

— Здесь не те мусульмане, которые по-родственному помогают Аргалиду, а другие: чья высокородная женщина подарила шаху его наследника. Того, который исчез. Мальчик мог бы повелевать гябрами одним движением пальца, — говорил священник.

— Отец сам достоин такой чести, и гораздо более.

— Ему не повинуются, с ним лишь заключили союз доверия помимо гражданского владыки.

— Это еще лучше: воля друга должна быть свободна, — заключила Франка. Тут я либо проснулся, либо уж окончательно провалился в сон, ибо голоса и предмет разговора в очередной раз изменились.

— Папа Лев, — смеялись рядом с моим ухом, — чегой-то вы не спите и всё ворочаетесь — серны залягали или от целибата кое-где засвербело?

— Блохи, сударыня, блохи. Обет безбрачия крепкому сну скорее способствует. У местных жителей в обычае подкладывать своих дочек в постель народному заступнику с целью улучшения породы. А для оного героя, между прочим, всякая лишняя минута сна драгоценна: поверите ли, за все пять лет ни разу не удалось выспаться во всю мочь. Только тем и отговариваешься, что Бог «то самое» запрещает. И то, кое-кто из кальвинистов предлагал зараз молоденькую сестру и кафедру в мирное время. Ну, до сего мира, слава Аллаху, еще допихаться надо. Но что за раскрасавицы эти полукровки, если б вы видели!

Утром на довольно многолюдном дворе хана мы ели вместо хлеба лоскуты, оставшиеся от наших лепешек, запивая их голым кипятком, что здесь сходил за чай. Франка вытащила из-за пазухи зеркальце — поправить головную накидку. Это было чуть выщербленное бедняцкое зеркало, какие носит в этих краях каждая вторая селянка, но на нее сразу же начали оглядываться. И то сказать: чужестранка, которая не умеет ловко и пристойно убрать волосы, всем бросается в глаза.