Татьяна Мудрая - Паладины госпожи Франки

И они стали затихать, удаляться, меркнуть. Меня сорвало вниз, в пустой и гулкий мрак — и так стремительно, что ни крик мой, ни сердце не поспевали вослед. Я вздрогнул — и проснулся.

Спиной я ощутил нечто мягкое. Как прежде, в отдалении светил факел, но он показался мне ярче, чем был. А около меня сидел мальчуган лет десяти, от силы двенадцати. Смуглый, черноволосый и голый по пояс. Глаза смышленые, но цветом какие-то непонятные: то ли светлые, то ли темные или вообще переливчатые, как море или драгоценный камень.

— Я тебе свою рубаху подложил под лопатки, чтобы не было жестко. Ты ведь потому ворочался или кричал? А то, может быть, сон видел плохой или страшный?

— Плохой? Нет. Страшный? Не знаю. Хороший сон, — ответил я, почему-то ощущая некую заданность, предопределенность и риторичность его вопроса и своего ответа. — А ты кто будешь?

— Так. Воспитанник.

Я вспомнил слова отца Лео о младенцах, с которыми он возится.

— Постой, а тебя не хватятся?

— Да нет, все тут привыкли, что я заблужаюсь… заблуживаюсь… Пропадаю, одним словом. — Он улыбнулся как-то очень по-доброму. — Только я никогда не теряюсь иначе, как понарошку: потому что знаю все галереи, и переходы, и гроты с их садами, водопадами и озерами. Я ведь тут у отца.

— Какого? Отца Леонара?

Он чуть недоуменно вскинул на меня свои опаловые глаза, потом кивнул.

— Его тоже. Кардинал-магистр ведь мой опекун.

И добавил:

— Они вышли у тебя красивые и какие надо: только непохожи на маму и Идриса.

Теперь я понял наконец, кто передо мною. Сын Франки! И ведь он ухватил самую суть. Именно их двоих я хотел отобразить в виде святых, но они не дались. Быть может, во время работы я видел слишком многих: Яхью и Мариам на помосте, Даниэля с глазами, полными отблесков «зеленого пламени», и Стагира, как он произнес: «Я хочу отдать тебе свое имя», и мою жену, что чутко спит, поставив ногу на край колыбели. Все они были тут вместе.

— Да, ты сказал верно, — ответил я ему. — Здесь все мужчины и женщины на земле.

Тут я сообразил, что так и не узнал в свое время, как его звать.

— Тебя в честь кого окрестили?

— Опекун назвал Сали, Сальватор. Вообще-то у меня и другие имена есть… Так ты окончил то, что хотел сделать?

— Не вполне. Лоск бы навести, мусор убрать от цоколей…

— Отыскать потайной противовес Саира Однорукого и сделать в куполе световую линзу, — хозяйски продолжил мальчик. — Возвести колоннаду и сложить Лестницу Магистров. Но с этим справятся и подмастерья. А ты мастер. Я прав?

— Да, ты прав. Я мастер.

— Тогда пойдем.

Его нежная детская рука легла поверх моей мозолистой и исцарапанной лапищи, и мы пошли… туда, куда вел меня он».