Николай Владимиров - Девушка и звездолёт

И почему только считается, будто жизнь конторской служащей легка и приятна? Даже самой мелкой — ученицы дизайнера в Санкт-Петербургском академическом книжном издательстве? Дескать, сиди себе день-деньской в прохладном, уютном офисе, перебирай бумажки, играй с компьютером, треплись с коллегами, дважды — в двенадцать и в три делая перерыв на чай с тортиком. Или, если тортика не случается — с конфеткой. Самое интересное, что всё это верно, и как же верно на первый взгляд, и непонятно только, почему в конце дня ноги гудят так, что домой ты не идёшь, а едва ковыляешь на каблучках.

А сами каблучки? Спору нет — приятно, когда все представители мужского предприимчивого племени, от юного мальчика, у которого над верхней губой едва наметилась тёмная полоска, до ветхого старичка с палочкой, нет-нет, а украдкой взглянут на тебя, если ты идёшь по коридору или по улице. Только, товар-рищи мужчины, сами попробуйте — походите так целый день. Откровенно говоря, Марина предпочла бы бегать по издательству в джинсах и лёгких тапочках, украдкой, придя на работу, переобувшись под столом, но…

«Осоцкая! — выговаривал ей заместитель директора Виталий Степанович, пожилой осанистый и важный обладатель зычного голоса, объёмистого брюха, красной физиономии и обидной клички „Злодеус Злей“ — в честь неприятного персонажа из „Гарри Поттера“. — Вы здесь не на танцульке. Вы работаете в серьёзном учреждении, которое издаёт не лабудень, не любимую вами фантастику всякую, а серьёзные статьи и книги, написанные профессорами и академиками, заслуженными, уважаемыми людьми. Да и платят вам достаточно. А потому, уж будьте так добры, соответствовать — светлый верх, тёмный низ, никаких столь любимых вами причёсок из распущенных волос, обязательно юбка. И туфли…».

«И туфли…» — устало подумала Марина, брезгливо поводя наманикюренным пальчиком по замызганному оконному стеклу. В глубине тесного, похожего на колодец двора, возле выведенной наружу лифтовой шахты двое рабочих в синих спецовках разгружали грузовичок с брезентовым верхом. Насмотревшись, девушка состроила презрительную гримаску и, повернувшись к окну спиной, переступила каблучками. После целого дня, проведённого за компьютером, ноги гудели…

В телефонной трубке, плотно прижатой к ушку, негромко шелестел знакомый, до боли родной голосок. Мама, мамулька, мамочка… Как и все мамы на свете, уверенная, что лучше дочери знает, что именно этой самой дочери нужно для счастья, а потому со стороны разговор дочери с матерью выглядел примерно так: сперва реплика Марины — «Да, мамуль!», затем более-менее продолжительная пауза, снова слова Марины: «Нет, мамуль!». Опять пауза, разве что более короткая. «Да, конечно, мамуль!». «Да, буду я дома в воскресенье вечером». «Папа вон, в Бельгию ездил, Серенький не побоялся, в армии отслужил, а мне что? Всю жизнь возле тебя провести?». «Мамочка, ну сама подумай! Что со мной может случиться?..».

А в трёх километрах отсюда, на Петроградской стороне, в старом четырёхэтажном доме на углу Малой Монетной пожилая женщина в красном китайском халате с иероглифами и драконами, глядя на фотографии дочери и сына, сокрушённо качает седой головой. Уж она-то знает, что именно с взрослыми дочками, да ещё такими красивыми, всякие неприятные неприятности, как правило, и случаются.

Закончив разговор, девушка прошла по коридору, дробно стуча каблучками. Открыв дверь, она оказалась в просторной, залитой солнцем комнате.

Как всегда в пятницу, в конце короткого рабочего дня почти все места пустовали. Только Ксения Александровна, строгая пожилая дама с пышным розовым шиньоном, заведующая отделом, непосредственная Маринина начальница, строго посмотрела на девушку из-за двух столов, составленных буквой «Г». Да у окна слева, тесно прижавшись, сидели две фигурки. Марина улыбнулась — Кира Алексеенко по прозвищу «Псина ла Фур», высокая, тощая как жердь, старая дева с мордочкой пекинеса и без каких-либо перспектив на личную жизнь славилась привычкой брать под покровительство новеньких. В закутке у торцевой стены, где обыкновенно устраивались чаепития с тортиком и конфеткой, слышался плеск воды и приглушённые голоса.