Екатерина Кинн - К звёздам [сборник]

…Люди идут — рядами, колоннами. Не совсем люди, конечно — не забываем, предок человека еще ворует яйца у динозавров, владык белой звезды, что видна над здешним горизонтом даже днем. В щелях забрал видны раскосые глаза, сплошь темные, без белка. Блестят круглые шлемы, вспухают белые султаны взрывов. Рушится стена великого города. Льется кровь на его широких проспектах, в садах и дворцах — багровая кровь, не человеческая. Наблюдатель смеется, облизывая пересохшие губы — кто сказал, что высокая и утонченная цивилизация обязательно гуманна? Из истязаний живых существ тоже можно сделать искусство, можно наслаждаться, насилуя мужчин и женщин, упиваться криками детей, с которых снимают нежную кожу, чтобы сделать из нее изысканное одеяние.

Ветер листает страницы серебряных книг на пепелище, под ногами распятых на обгорелых стенах мудрецов и прекрасных танцовщиц со вспоротыми животами, из которых вываливаются кишки. Юркие ящерицы выедают мозг из их черепов, лакомятся запекшимися глазами — вот и вся мудрость, вот и вся поэзия…

Человек отрывает тяжелую голову от неровной поверхности. Там — темнота. Ничего нет. Внутри шлема горит красным индикатор. Кислород, конечно. Точка невозврата. Краулер отвечает на запрос все тем же кодом, который означает «двигатель неисправен».

Стены — гладкие, серые, округло обтесанные временем, смыкаются, отсекая выход.

Кто-то трогает человека за плечо.

Они невысоки ростом, тонки в кости, и огромные глаза над закрывающими лица вуалями — нелюдские, сплошь темные, без белка.

Небо внезапно делается из рыжего бледно-голубым, и тяжелый порыв ветра ударяет в грудь по-настоящему.

Человек подносит руки к вороту и отщелкивает застежки шлема.

Воздух пахнет морем, солью, у него привкус крови — человек подносит руку к губам, и на перчатке остается красный мазок. Кровь идет носом, кровь на лопнувших от жажды губах.

Эти, в вуалях, идут прочь из лабиринта. И человек следует за ними. Стены понижаются, и за ними нет горизонта — море сливается с небом, земля кончается рыжей полоской под ногами.

На другом берегу узкого залива сверкает город, как драгоценный камень — горят серебряные кровли и золотые шпили, ослепительно сияют белые стены Валкиса, города городов, и он точно такой, как в тех книгах, которые человек читал в детстве. И там, за близким горизонтом, за зелеными морями и черными скалами в красных пустынях, высятся Кушат, Джеккер и Барракеш, Кхондор и Каэр-Дху…

…И ты увидишь их все, и поплывешь под синим парусом по морям Марса, прямо к Цитадели, что не зря зовется Цитаделью Утраченных Лет…

Человек покачнулся и упал навзничь. Солнце, яркий маленький диск в подернутом рыжей дымкой темном небе Марса, отражалось в его незрячих глазах. Пыль оседала на коротко стриженых волосах, на лице, налипла на кровавые дорожки, тянувшиеся от ноздрей. Шлем выпал из руки и откатился к краю центральной площадки лабиринта. Внутри зеркального стекла высвечивался зеленый огонек — это замерший в восьми километрах краулер подавал свой код.

— Почему они снимают шлемы? — спросил спасатель в оранжевом нагруднике поверх скафандра. — Этот уже четвертый.

— Не знаю, — ответил его товарищ, глядя, как робот укладывает запакованное в капсулу тело в багажник.

— Я прослушал запись из его шлема, — сказал первый. — «Это Валкис, я вижу стены Валкиса».

— Бред какой-то.

— Предыдущий, из второго города, помнишь, говорил о какой-то Соацере…

— А про Гелиум никто не говорил, случайно?

Первый покачал головой.

Крохотное марсианское солнце горело над пустыней, и пылевые вихри курились над песками Марса.

Ветер над раскопом был так же силен, как те дни, когда Марс был обитаем. Люди Земли пришли на Марс и принесли с собой обновление. Там, в умеренных широтах, цвели яблони, привезенные с Земли, а здесь, в пустыне, все было так же, как миллион лет назад. Кроме моря.

Ветер свистел над равниной в одну ноту, день за днем, так что люди старались отгородиться от него — совали в уши втулки наушников, слушали музыку с прихваченных записей, ловили радиопередачи из Марс-Сити — выступления комиков, политические дебаты, кулинарные шоу — все, что угодно, лишь бы не слышать однотонного свиста.

Кейт зарисовывала разрез раскопа, когда в монотонном вое ветра услышала голос.

«Аииии! Оуииии!» — на два, на три тона пел неведомый.