Чарльз Ингрид - На пути к войне

– Я не знаком с психологией этих существ, но думаю, да. Он слишком многое пережил.

Руфин издала понимающее восклицание. Палатон взял Рэнда на руки, опасаясь задеть повязки.

– Я отнесу его в каюту. Руфин кивнула, сказав только:

– Сейчас у меня все в порядке, тезар. Спасибо за помощь.

Палатон молча принял ее благодарность, поглощенный тем, как бы быстрее донести Рэнда до пассажирской каюты и устроить в ней поудобнее. Там были препараты, способные избавить от состояния внезапной потери ориентации, но Палатон не хотел вводить их Рэнду, пока тот не придет в себя. При его теперешнем состоянии были возможны любые побочные реакции.

В каюте никого не было. Риндалан обладал привилегией занимать свою собственную кабину. Палатон задумался, действительно ли старый чоя грезит во сне о полете и неужели это он помешал Руфин. Палатон не мог припомнить, была ли в прошлом у Прелата хоть искра таланта, присущего тезару. Вполне вероятно, Руфин тоже боролась с исчезновением дара, сгоранием, которое случалось со всеми ними, когда ровно и ярко горящий огонь внезапно начинал мерцать, а затем исчезал – так быстро, так внезапно, как будто его и не было.

Он всегда боялся этого. Боялся потянуться к свету и натолкнуться на непроглядный мрак. А теперь он пребывал во мраке, и это оказалось не настолько ужасно. Слабость и невропатия, сопровождающие сгорание, еще не слишком сильно одолевали его. Медленная и мучительная смерть, которой завершалась болезнь, предстояла ему только через десятки лет.

И если то, что говорили чоя из странной Школы-Дома окажется правдой, очищенный бахдар можно будет взять у Рэнда и начать все заново. Не будет ни болезни, ни пустоты. Его бахдар будет сиять ярко, как вычищенный светильник, совсем недавно мерцающий тускло и неуверенно.

Чудо. Если только это правда.

А если неправда, как же тогда они существовали на Аризаре – эта колония Домов, отступники Чо, целое поколение чоя, о которых не знали их братья с родной планеты? Они открыли возможность союза между людьми и тезарами-чоя. Именно они обнаружили, что люди способны быть вместилищем и фильтром для бахдара. Они считали, что могут совершить это чудо.

И он не смог отказаться, отчаянно желая иметь будущее. Если бы он предвидел последствия, он никогда бы не совершил своего поступка, в отличие от Недара, который готов был выздороветь любыми силами – даже ценой смерти и уничтожения Аризара, даже той ценой, которую он согласился заплатить. И его соперник заплатил собственной жизнью.

Палатон присоединился бы к нему, если бы это смогло спасти остальных. Цена своего поступка вызывала у него негодование. Даже эта пустота не была достойна случившегося на Аризаре и опасности, которой подвергалась вся планета Чо.

И он направлялся туда, пытаясь избавить их от еще большей опасности. От обвинения в незаконной колонизации будет нелегко отвертеться. Пока он улаживает беспорядки дома, Паншинеа придется опровергать обвинения всего Союза.

Один из лабиринтовых ходов Хаоса – тот, в котором они оказались, – назывался Спутанной паутиной. Большинство пилотов видело его, однако действительное местонахождение и внешний вид его могли быть непредсказуемыми. Все пилоты избегали его, как чумы – лабиринт грозил бедой, смертью и уничтожением. Однажды Моамеб рассказал Палатону, что видел посреди Спутанной паутины Пожирателя, подобного огромному пауку, подстерегающему неосторожную жертву.

Палатон задумался о том, неужели его действия вывели корабль к Спутанной паутине. Он осторожно положил руку на лоб Рэнду, обнаружил, что лоб прохладный и влажный, и убрал руку. Он вновь повторил себе, что у него не было выбора. Что Великий Круг повернулся без его помощи. Что события на Чо развернулись без его участия.

Все это помогало избавиться от самой незначительной доли вины.

Он всегда мог повернуться спиной к Паншинеа. Он мог смириться с началом потери бахдара. Он мог отказаться посмотреть в глаза человеку и вступить с ним в союз, значения которого почти не понимал.

Но иначе он поступить не мог.

Теперь же он должен пережить все, что им предстоит, и сделать все возможное, чтобы исправить неверные шаги, которые неизбежно должны последовать за первым неразумным шагом. Его мать была искусной рукодельницей. Палатон вспоминал о ее гобеленах, которые видел в юности, о тех полотнах, которые украшали галерею в Чаролоне. Вышивание было сложным делом – иногда настолько, что приходилось делать по единому стежку, не зная, чем грозит этот стежок – ошибкой или триумфом, а иногда всю работу портили капли крови мастерицы. Теперь Палатон начинал понимать связь работы своей матери с ходом жизни. Иногда достойный результат был невозможен без крови и мучительной борьбы.