Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

Конь же… Вот своего рядом поставить — не отличишь. Росписью упряжи отличаются, а в остальном — один в один. Будто в одно время одной кобылицей рождены. У людей такие близнятами зовутся, или двойчатами, а как у коней…

Спешился Илья: негоже со старшим свысока разговаривать.

— Ты уж извини, человече, что сон твой нарушить приходится, — начал он, не зная, как и обратиться. — А только кроме тебя не к кому. Не по злому умыслу и не в насмешку — по нужде великой. Не подскажешь, горы ли это Сорочинские? Как мне Святогора-богатыря сыскать?

А тот посапывает себе, ровно не слышит.

Вдругорядь обратился Илья — и опять без толку. Что делать? Посмотрел повнимательнее — уж не заколдован ли? Вроде нет. Ткнул осторожненько рукой в плечо, потом посмелее, — будто в камень тычет. Взялся поудобнее, чтоб потрясти, где там! Ни на вершок с места не сдвинул. Вот ведь незадача. Как разбудить богатыря? Принялся в щит свой булавой молотить — шуму много, а все как прежде. Спит богатырь, не просыпается.

Не стерпел Илья, и булавой легонько так по боку. Отскочила булава. Он опять, по первой послабже, а уж потом — со всей дури. Ровно в скалу молотит. И досадно, и смешно стало. Как тут быть?

Огляделся — вода неподалеку поблескивает. Так, ямку заполнила. Не ключевая, конечно, но… Набрал в щит, да всю как есть на богатыря и выплеснул. Коли что, разъясню, как все было, повинюсь, а повинную голову и меч не сечет.

И в самом деле, проняло богатыря. Зафыркал спросонья, — не поймет, что случилось, — бородой замотал, рукой по лицу провел, глянул вправо-влево, на бок повернулся, вставать собирается.

— Ты уж извини, человече… — начал было Илья, да осекся, чтобы не расхохотаться: больно уж смешно тот выглядел. И так нехорошо поступил, обливши-то…

А богатырь, тем временем, уж и на ноги поднимается. Сейчас все и объяснится. Только вот ведь что непонятно. Покуда лежал — размером с Илью был. А как подниматься начал… То ли он вверх растет, то ли Илья в росте уменьшается. Выше и выше голову задирает, а угнаться не получается. Вон уже и борода где-то в вышине маячит, ровно облако, а прямо перед глазами — сапога изгиб. Как теперь с таким разговаривать, как повиниться, дорогу спросить? Тут в сторону подаваться надо, растопчет невзначай, и не заметит.

Не успел на коня взмахнуть, сверху как будто туча опускается. Черно кругом стало, хоть глаз выколи. Чувствует Илья, оторвало его от земли-матушки и на воздух поднимает, вместе с конем. Хотел было плечами повести — куда там, так сдавило — не продохнуть. Оно, может быть, и к лучшему: кто ж его знает, сколько вниз лететь, коли высвободиться удастся? А потом, — даже и удивиться толком не успел, — оказался не разберешь и где: кругом мягко, темно и что-то справа шевелится. Подается под руками, и на ощупь — ровно холстина грубая. Крикнуть попытался — и крик глохнет, и труха в рот набивается, дышать тяжко. Так и барахтается, молча, не зная, что и поделать. Конь под ним тоже барахтается, нет у него твердой опоры под копытами.

А потом покачивать начало. Справа, за мягким, застонало-заскрипело-заурчало, волны какие-то движутся. Хоть и незавидно положение, в которое Илья угодил, духом все ж таки не упал: не Змей Горыныч, чай, проглотил, а коли нет — так и выберемся. Вверху же, как время прошло, гром грохотать начал. То есть не то, чтобы гроза, а как будто говорят что-то, на два голоса. Один суровый такой, словно укоряет, второй — тоже суровый, но словно оправдывается. Больше же ничего не слышно, а и слышно — не разобрать.

Сколько прошло времени, про то Илье неведомо, только подошло к концу заточение его, потому как мотать из стороны в сторону перестало. Зашумело над головой, опять подхватило, ввысь подняло, на свет ясный выпростало, — аж глазам больно стало. Зажмурился Илья, слышит:

— Встречай, Славяна, мужа дорогого, да гостя незваного. Откуда в местах наших приключился, по какой-такой надобности, ума не приложу. Только посматривай: нравом уж больно дикий; нет, чтобы по-хорошему спросить, так он меня водой облил. Не ровен час, еще чего учудит, с него станется.

Тяжелый голос, однако ж беззлобный. Глаза протер, удивляется.

Перед ним изба крепкая, из бревен в обхват сложенная. Крыльцо резное; не так, чтобы искусной резьбы, попроще. Столбы навес подпирают, ступеньки к двери ведут, что нараспашку. Баба на крыльце, руки в боки. Сама крепостью как изба, что за спиной у нее. Лицом пригожа, румяна, уста алы, глаза большие, синие-пресиние, две русые косы под повойником, сарафан, птицами заморскими вышитый. Смотрит насмешливо. Или это так кажется?