Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

Вот уже и первые разъезды в виду стен городских показываться начали. До главного войска еще верст сто, а они уже рыщут по селениям опустевшим: все, кто мог, за стенами городскими укрылись, со скотом, с припасами.

Притих Киев, окромя Кузнецкого конца. Там молоты не переставая бухают. Мечи куют, наконечники для стрел и копий; бабы с птицы оперенье добывают.

Уже и дымком с пожарищ потянуло. Где кто насильникам на зло справедливостью отвечает, там и горит. Князю же и на помощь выслать некого. Малый отряд послать — перебьют, и не заметят. Большой — так и Киев защищать никого не останется. Отозвались пиры да беззаботность княжеская горем превеликим.

Еще сколько — вот уже и главное войско степное вокруг городских стен станом располагается. Кольцом охватили — мышь не прошмыгнет. За Славутичем с обеих берегов присматривают, чтобы ниоткуда помощи не было. Никогда прежде столько врагов не подступало к Киеву. Сколько ж они деревьев вокруг изведут на костры свои? Коли осада затянется — до самой степи голо будет.

Великий хан шатер так поставил, чтоб со стен хорошо видать было. Не боится, что какой богатырь киевский стрелку пустит. В ответ столько стрел прилетит, с паклей горящей, — ровно огонь небесный город накроет. Несдобровать тогда Киеву.

Снова послы к князю явились, за ответом обещанным. Встретили их дарами богатыми, еще большие дары великому хану собрать обещались и в три дня прислать, вместе с ответом окончательным. Великий хан, правду сказать, более одного дня ждать не собирался, но послы взялись его уговорить на три, из милости великой.

Зорко всматриваются вдаль сторожа на стенах. Не видать ли дружин на подходе? Не видать. Зато орудия осадные степняки подвезли. Башни с мостами, тараны, железом окованные, в рамах дубовых, на цепях.

Перед дворцом княжеским подводы, складывается на них все, чем богат Киев. Казна, утварь, меха… Только не утолит это алчности великого хана. Ему надобно, чтоб пред ним выи склонили, сами на себя ярмо надели.

На третий день, как обещано было, распахнулись ворота киевские, потянулись телеги к шатру великого хана. Вдоль дороги сразу лучшие воины выстроились, чтоб никто ничего ухватить не успел. Возницы понурые идут, по сторонам не смотрят. Зато по стану степному такой шум пошел, ровно буря налетела. Радуются. Велик хан Калин, велик! Без всякой битвы вон сколько урвал, каждому хоть малость, а достанется. То ли еще будет!..

Калин же едва глянул на дары богатые. Усмехнулся хищно, когда посол княжеский еще три дня срока испросил: не все собрано, не успели. Столько же привезем, а то и поболее. Про ответ не заикнулся.

Скривился великий хан презрительно, глянул, будто не человек перед ним, — собака, рукой небрежно махнул. Три дня — не три года. Подумал про себя: чем хвост по частям резать, не лучше ли разом обрубить? Время князь выиграть хочет? Надеется на что? Ничего не выждет, кроме позора.

И сам князь это понимает. Твердо решил: коли не придут дружины, сам через три дня вместо подвод воев поведет. Коли между ярмом и гибелью выбор делать приходится, так ведь тут выбора нет…

Три дня — это князю так думается.

Жил-был о ту пору в Киеве молодец один, Васькой кликали. То есть, по-настоящему его Василием Ивановичем звали, однако ж в народе иначе как Васькой-пьяницей никто не называл. Ни об родне его, ни об отчине никто ничего не ведал, и сам не рассказывал. Где жил, у кого — а где придется, там и пристраивался. Потому — силищи Васька был неимоверной, с кем угодно потягаться мог, хоть с самим Ильей Иванычем, за это и спрос на него. Где какую работенку исполнить, — завсегда пожалуйста. Характер незлобливый, покладистый, а за дело спрашивает — еду да хмельного. Хмельное и сгубило, а иначе — из первых был бы. Сокрушались об нем люди, многое за спиной говорили, а более всего — своего ума не дашь. И руки золотые, и нрав, и на лицо не крив, ан как денежка завелась, куда что подевалось. Где канава погрязней, тут и Васька. Отоспится, одежонку в Славутиче ототрет, сам поплескается, и будто не было ничего. Так и жил. Семь дён вкалывает, столько же канавы меряет, глубоки ли. Ему и великий хан под стенами нипочем. То есть, пока не оклемался. Собрался было по обычаю своему к Славутичу податься, не выпускают. С трудом, а объяснили, что к чему. Васька поначалу подумал — смеются над ним, хотел было по шее дать сгоряча, потом одумался. Забрался на стену, — не стали ему мешать, — выглянул, и впрямь войско вражеское город обложило. Он — вниз, к сторожам. Как же это, мол, до такого допустили? А так, ему в ответ, только и есть дружины, чтоб город защищать, а чтоб в открытом поле бой принять, — столько нету. Одна надежда, на подмогу скорую.