Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

Потом шум поднялся — князь едет, с ним — гридни. По разным сторонам — спорщики. Чурило — он поближе к князю держаться норовит, оно и понятно, приближен. Петушком этаким задиристым смотрится. А Дюк — тот спокоен. Будто не об голове его состязание, а так, подурачиться едут.

Место чистое выбрали, без ракитника. Пучай здесь тихий, сажен эдак в полста шириной. Коню богатырскому вполне под силу. Туда-сюда перескочить — дело нехитрое, ежели без подвоха. В оба нужно глядеть, чтоб обмана какого не было.

По суд да дело — уже и жребий бросили. Первому Чуриле прыгать выпало. Освободили проход к берегу, встали два всадника, — правду сказать, хоть и не по нраву Пленкович Илье, а тоже не из последних. Что Илья про него знает? А ничего. Подумаешь — чашником. Может, он в поле совсем другой?.. Может…

Не успел Илья додумать. Подал князь знак, тронул Чурила коня. Хорошо взял, ан не по себе дерево рубить затеял. Не одолел реки. Только до середины и домахнул, а там как грохнется — шум, брызги… Ахнул народ, привстал на стременах князь — что делать, не знают. Никто и не подумал лодку на всякий случай подогнать. И, как назло, ни одного паруса. А Чурила бултыхается, видать, ноги выпростать из стремян не может.

Тут-то Дюк Степанович и показал себя. Прянул его конь, единым махом на тот берег Пучая перескочил, развернулся, — и обратно. Нагнулся Дюк на пути возвратном, выхватил утопающего, с конем вместе, — и к ногам княжеским швырнул. Конь вскочил — и в сторону, глянул зло Дюк на соперника поверженного, соскочил, потянулась к мечу рука.

Глядит Илья — негоже выйти может, потому как князь бровью не повел. Чего ему вмешиваться — уговор есть уговор.

— Охолони, Дюк Степанович! — крикнул так, чтоб услышал. — Не обнажай меча!.. Не губи Чурилу!.. Не добыть тебе ни славы ни чести, коли поверженного супротивника из-за пустяка жизни лишишь!..

Обернулся на голос князь, обернулся Дюк, а Илья уже рядом. Тоже спешился. Положил руку Дюку на плечо, а тот меч уже до половины вытащил.

— Прежде ты моего совета просил, а нонче совет мой непрошенным будет. Не вами слова обидные сказаны были, хмель за вас речи вел. Он и посейчас в голове играет, разум застит. Не делай того, о чем пожалеешь горько. Таков мой совет, а там — поступай, как сердце велит.

Склонил Дюк голову, еле-еле пальцы разжал. Стукнул меч обратно в ножны.

Тяжко, ох как тяжко посмотрел на Илью князь. Только тому не до него сейчас. Сели они с Дюком в седла, прочь подались, к шатру.

Молчал Дюк всю дорогу. До самого шатра. А как добрались, даже спешиваться не стал.

— Не учествовали добра молодца, — молвил, на Илью глядючи. — Не такого приема ждал я в Киеве. Благодарствую, Илья Иванович, за привет да за совет. Не останусь я здесь, не буду искать дружины княжеской. К себе вернусь. Коли объявится во мне нужда, посылай весточку, в наших краях окажешься — не минуй двора моего, сочту то за обиду великую. Прощай.

Не успел Дюк с глаз скрыться, гонец к Илье подлетел. Требует его к себе князь киевский. Ишь ты, требует . Прежде звать велел… Отчего только на берегу не сказался, чего надобно?.. Хотел было у гонца спросить, а тот уж развернулся да прочь подался. Клячу свою нахлестывает… Тоже, гонца прислал, самого ледащего, небось, выискал… Добро, князюшка…

В Киеве все, как обычно, даром что весь город поутру на Пучай бегал. Так, похохатывают кое-где, ан не разбрешь, отчего зубоскалят. То ли над Чурилою, то ли еще от чего. Вон еще голи бредут. Вот ведь жизнь — не сеют, не жнут, кто чего подаст — тем и рады. Как дома питейные при дворах гостиных стали ставить — все туда несут. Никогда прежде не задумывался, отчего так? Отчего, коли жизнью обижены, не помощи ищут, — во хмелю горе топят? Нешто земли мало, нешто оскудела она людьми добрыми? Вон их, ватага какая. На деревеньку махонькую наберется.

Вожак ихний к Илье подступился.

— Не порадеешь ли, добрый молодец, сирым да убогим? Нужда у нас по жизни великая, бьет нас, что градом; иному солнышком светит, а нам все больше стужею…

Он продолжал тянуть еще что-то, жалостным голосом, но Илья уже не слушал. Сорвал с пояса калиту, бросил вожаку.

— Пейте-гуляйте, люди сирые да убогие. Не мне вас судить, не я ваш князь. Был бы я вашим князем…

Тронул коня, и подался дальше.

Князь сидел на троне, один. Столы и лавки были непривычно голыми. Заслышав шаги, поднял голову, глянул грозно.

— Хотел я, Илья, об одном с тобой перемолвиться, ан придется и о другом. Отвечай прямо: признаешь ли меня князем над собою? Готов ли отступиться от старого, по-новому жить, как я велю?