Александр Клим - Девятый вал

– Хорошо, госпожа Гвоздь, можете идти отдыхать, господина Тока прошу не беспокоить, ему нужно прийти в себя. Не, не знает, это просто совпадение, так бывает.

– Да, господин мэр, разрешите идти?

– Ступайте, – я встал, прошёл к столу и подумал сказать: – Ах да, мисс Гвоздь, – я обернулся, девушка вставала, и мне показалось, что я заметил едва заметную ухмылку на её лице. Стоп, не может быть, ведь, или может, что с этой девушкой и почему она такая странная? Нужно поговорить с помощником, когда он проснётся, может, с его слов я смогу составить картину, которая не будет резать мне глаз, – подумал мэр и, вновь обратившись к Маре, сказал:

– Ах да, вы не могли бы помочь с организацией похорон, раз уж вы были так близки.

Она замешкалась, сразу не дав ответа, она просто смотрела в глаза мэра. Он вопрошающе поднял бровь.

– Э, да, конечно, сэр, помогу, простите меня, – и она выбежала за дверь, не закрыв её.

– Опять этот сраный дождь, он никогда не закончится, сколько можно лить, – бубнил себе под нос один из гробовщиков, что стояли вчетвером у массивного деревянного гроба. Невиданная роскошь в наши дни. По истории мы знали, что раньше, пару столетий назад, большинство людей хоронили в деревянных гробах, пренебрегая экологическими правилами земли. И сейчас это не запрещено, но стоит такой гроб непомерно дорого и просто не по карману даже рядовому чиновнику или бизнесмену. Но хоронили Циллиону, дочь самого преданного городу и государству чиновника, из отдела расследований экономических преступлений, мистера Сэм Идри-Ток и его жены Марго Идри-Ток. Вокруг разрытой в земле ямы, куда позже будут опускать закрытый гроб, собралось немало людей. «Девочка была хорошей, умной и красивой, никому ничего не сделала, так за что её, да таким варварским способом», – шептались в толпе. Родители стояли молча в первых рядах, по обе стороны все высокопоставленные лица города, вплоть до независимого смотрителя управ делами города. Все опустили головы и молча смотрели в землю.

На земле лежала девушка, потёки крови на губах, связанные руки за спиной, ноги в коленях. Она одета в ночную рубашку.

– Тебе помочь? – раздался женский голос сверху.

– Нет, иди работай, – рявкнул я и, закинув девушку на верстак, достал ножовку.

Священник в длинной рясе и огромным золотым крестом на груди, открыл Библию и, найдя нужный стих, начал читать нараспев, поддерживаемый тремя молодыми послушницами. И в это же мгновение не выдержала мадам Ток, навзрыд крича, она кинулась к лежавшей в гробу дочери, убиваясь и громко кляня этот город, мужа и всех его коллег. Никто, все молча стояли, никто не смел ей возразить, сейчас ей можно говорить, сейчас ей позволено многое, она скорбит, она взывает к небесам, она теряет связь с ребёнком. Это уже после ей скажут, ей сделают замечание, её изобьют до потери сознания, в подвале родного дома, там, где у хозяина семьи Токов расположен рабочий кабинет, там, где он неоднократно пристрастно вёл бесконечные беседы с подозреваемыми, коллегами, подчинёнными. И лишь иногда пробивались сквозь ночную тишину резко обрывающиеся крики и глухие стуки, монотонные глухие стуки.

Монотонные, одинаково амплитудные движения пилы медленно, но верно разрезали плоть, распиливали хрящи и небольшие кости шеи девушки, чья голова спустя мгновение глухо упала в бережно подставленное ведро.

– Ну вот и всё, – сказал я тихо. – Точка не возврата, но не переживай, всё будет хорошо. Я положил голову девушки в небольшую спортивную сумку, закрыл её. После смыл с себя остатки крови, протёр пилу и, поднявшись наверх, крикнул в зал:

– Всё готово, я поехал, убери там всё, соберись и действуй по реперам.

– Я поняла тебя, не переживай, я всё запомнила, – сказала девушка, и в коридоре мелькнула рыжая тень, блеснув на солнце металлом.

– Прощай, – тихо, почти шёпотом сказал я и, надев куртку, вышел из дома.

– Всё, всё, прекрати, её больше нет, – успокаивала Марго жена какого-то чиновника, что более-менее дружила с семьёй Идри-Ток. – Пойдём, пойдём я налью тебе успокоительного, – беря под руки Марго, она продолжала говорить с ней. Гроб был опущен, и мужчины с лопатами принялись закидывать его влажной чёрной землёй. Толпа стала редеть, народ потянулся к своим машинам и автобусам, специально заказанным для этой процессии. Священник ещё раз перекрестил возникший у его ног земляной бугор и, глухо сказав «аминь», потихоньку побрёл в прикладбищенскую церквушку. Господин Сэм Идри-Ток стоял у могилы своей дочери, не в силах тронуться с места, он никак не мог поверить в случившееся. Его Циллиону убили, его дочь, как это вообще возможно, и, самое главное, мотив, который никак не формировался у него в голове.