Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

Перевалив через Правое Колено и вновь сделав короткую передышку, стали спускаться на плато. Ощущение будто они бредут по окаменевшему телу крепилось, и Минотавр пытался представить – что откроется в том месте, где он заложит атомную мину и взорвет ее? Все те же камни или плоть? Нить бодро шагала впереди, опять напевая, но голос тонул в громыхании Урановой Голоконды.

То, что Нить назвала Животом, оказалось не ровным плато, а складчатой, ребристой поверхностью. Здесь также поработали тектонические силы, глубина складок увеличивалась по мере продвижения вглубь плато, и вскоре они брели по запутанному лабиринту – хаосу трещин, прорезающих Живот. Минотавр безропотно следовал за Нитью. Ход, один из множества, разбегающихся в стороны и среди которых примарка каким-то наитием выбирала нужный, но наименее подходящий для Минотавра с атомной миной на плечах, сузился так, что пришлось взгромоздить цилиндр на одно плечо. Стало гораздо тяжелее и неудобнее. С усталостью вернулась злоба.

– Мы тут заблудимся, – прорычал Минотавр в спину Нити. – Или уже заблудились.

– Не заблудимся, – отмахнулась Нить. – Я иду по вешкам.

– Не вижу никаких вешек!

– А они есть! – воскликнула Нить со смешком. – Во-он там, – протянула руку, – и во-он там.

Минотавр попытался проследить взглядом, но ничего, кроме черных склонов, окаймляющих извилистый проход, не увидел.

– Бездна тебя забери, – выругался.

Нить повернулась к нему и теперь двигалась спиной вперед:

– Не видишь потому, что ты не примар. Мне говорили, только примары могут видеть все, и я думала, раз ты примар, то эти знаки разглядишь сразу, настолько они приметные. Они точно тебе понравятся.

– И что в них приметного? – буркнул Минотавр.

– То, что вешки сделаны из не-примаров. Понимаешь? Из тех, кто пришел в Тахмасиб, а их не звали.

Минотавр даже запнулся. Остановился. Внимательнее осмотрелся. Представились фигуры, точнее – иссохшие останки, служившие в последнем предназначении указателями движения сквозь лабиринт щелей и трещин. Показалось, будто узрел их – во множестве и разных позах, по большей части неестественных, будто смерть оказалась мучительнее жизни. Но чем пристальнее вглядывался, тем больше деталей открывалось. Среди останков возникали искореженные роботы-первопроходцы, их сотнями гнали на завоевание Голоконды. Они здесь гибли теми же сотнями, проваливаясь в подземные атомные котлы, попадая в окружение Красных колец, плавясь в утробе чудовищных Огневиков, но упорно продвигаясь вперед и вперед, вгрызаясь манипуляторами в радиоактивную почву, устанавливая вешки для тех, кто шли за ними, расчищая площадки для посадки грузовых транспортеров, и снова вперед – ломаясь, плавясь, проваливаясь, сгорая, отдавая металлические жизни во славу первопроходцев… Минотавр даже боднул башкой, избавляясь от видений завоевания Голоконды. Это помогло, остались только Черные скалы, глубокие трещины, в них струился ручьями и водопадами черный песок, устилая дно хрусткой массой.

Нить подошла к Минотавру, посмотрела снизу вверх:

– Прости. Я не хотела так шутить. Мне самой здесь не нравится… кажется это все он… ну, тот космонавт, который упал… а вокруг, – его мысли… будто то, о чем он думал перед смертью, обрело жизнь… а примары – его воспоминания о тех, кого он знал… Понимаешь?! То, что ты не примар, это… это хорошо! Не хочу быть чьей-то мыслью! – Звонкий голос стал еще звонче. Эхо раскатилось, отразилось, зазвучало со всех сторон, казалось, одновременно крикнул десяток Нитей.

Она раскинула руки, будто собиралась его обнять за талию, Минотавр отшатнулся, цилиндр атомной мины качнулся назад, и он чуть не опрокинулся на спину, а бедовый отпрыск рассмеялся, отскочил, развернулся на пятке и зашагал по извилистой трещине черного лабиринта.

Когда они вновь выбрались на поверхность плато, Минотавр наконец-то разглядел голову Погибшего Космонавта. Осколки мозаики сложились в мозгу. Вот узнаваемые очертания шеи, прорезанной мощными венами и с выступающим кадыком, задранный массивный подбородок, мешанина складок и выступающее дыхало – все то, что отличало примара даже в его каменном послесмертии. Минотавр поежился от столь непомерного сходства стихийного порождения тектонических сил с живым существом. Примаров с оговорками можно назвать живыми, но все-таки… Кроме того, плато испещряла уйма червоточин, над которыми курился дым, похожий на тот, что рождали фабрики, выбрасывая в атмосферу Венеры наноботы. Но здесь это результат активной внутренней жизни Голоконды, она прорывалась на поверхность фугасными взрывами, оставляя червоточины. В одну из них Минотавр заглянул, но разглядел лишь багровый отсвет, скорее всего лавы, текущей по артериально-венозному лабиринту Космонавта.