Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

– Не ходи в Тахмасиб. Раздавлю, как таракана.

Минотавр даже не проснулся, нет, он пришел в себя после нокаута, причем именно в той позе, в какой стоял перед примаром. На четвереньках, покорно ожидая участи. Тело неимоверно ломило, как после безжалостного избиения превосходящим мощью врагом. А перед ним – фигура, будто примар последовал за ним из сна удостовериться – Минотавр, вняв предупреждению, покинет «Адажио Ди Минор» и отправится прочь от Тахмасиба. Но когда зрение прояснилось, Минотавр понял, что это, конечно же, не примар. Головастик. Точнее, и не головастик вовсе, а вполне оформившаяся особь.

Особь протянула руку и погладила его по маске.

– Я хочу есть, – сказала Нить. – Играй! Ну же!

И Минотавр, удивляясь самому себе, поднял крышку инструмента, посмотрел на черно-белые клавиши, на регулировочные вентили, на изрядно проржавевшие трубки, в них компрессор, тяжело вздыхая, нагнетал жидкость, несколько раз сжал и разжал для разминки кулаки и, посмотрев на Нить, сделал первый удар. Прямым пальцем, вопреки тем инструкциям, которые находила для него неутомимая примарка. В последний раз она притащила кристаллозапись «Искусство игры на рояле». Однако рояль весьма отличался от того, что громоздился в «Адажио Ди Минор». Конструкции инструмента в книжке не приводилось, но пособие учило какому-то несуразному способу игры. Упоминались какие-то молоточки, наковальни и туго натянутые нити. Прослушав запись больше для поощрения Нити, выглядевшей столь усталой, будто притащила кристалл чуть ли не с берега Океана Манеева, Минотавр поставил его на крышку инструмента, больше как украшение, нежели как что-то полезное.

Его пальцы, управляя потоками жидкости в громадном металлическом резервуаре рояля, извлекали из инструмента то, что на музыку, по крайней мере ту, что звучала в кристаллозаписях, мало походило. Минотавру становилось неимоверно скучно, когда он улавливал ритмическую закономерность мелодии, и каждая последующая нота, звук соответствовали его ожиданиям. Он был убежден: настоящая музыка должна удивлять каждым тактом. Ритмы – иметь гораздо более сложную структуру, накладываться друг на друга, резонировать, перетекать из одной периодичности в другую, да так, что уловить закономерность было бы весьма и весьма сложно.

Нить мнения не высказывала, и только потом Минотавр догадался: для примаров музыка – такой же способ питания, как прессованные водоросли для него самого. Не только музыка, конечно, но и книги, изображения, а также любое иное творение. Кто-то рассказывал Минотавру (он не мог вспомнить – кто именно), что проводились эксперименты по изучению воздействия музыки на растительность. И как в том эксперименте водоросли начинали бурно множиться, так и здесь его невольная подопечная заметно подрастала и округлялась, будто вдосталь напитанная хлореллой и ламинариями.

Нить щеголяла в старом скафандре, его Минотавр подобрал в одном из хранилищ Тахмасиба, негоже ей вышагивать голышом – вид отпрыска, пусть даже и примаров, в условиях адской температуры, радиации и ядовитой атмосферы заставлял его содрогаться. Старый скафандр, выцветший, с еле заметными оранжевыми полосами и гермошлемом, правда, без переднего щитка, оказался Нити великоват, но с такими темпами роста она быстро заполнит его растущей плотью.

Излюбленным местом питания для нее являлась гладкая поверхность кожуха рояля, куда ее усаживал Минотавр, когда Нить была еще маленькой и опасалась спрыгивать оттуда, а потому покорно ожидала, когда наставник, покончив с делами, снимет ее. А чтобы не скучать, она, оказавшись на крышке, спала, раскинув конечности. Теперь же, сохранив позу, она впитывала телом малейшие вибрации инструмента.

– Идем со мной, – раздалось из-за спины Минотавра, когда он сделал перерыв, разминая уставшие пальцы. Минотавр резко крутанулся на металлическом блине седалища и увидел в проеме сдвинутого люка примара – на вид незнакомого, хотя кто разберет. За время пребывания в Тахмасибе Минотавр привык к их жутковатому виду. Здесь они ходили с откинутыми белыми колпаками, но он так и не научился хорошо их различать.

Нить вскочила, посмотрела на примара с высоты инструмента и замотала головой.

– Пора, – с неожиданной мягкостью в голосе сказал примар, подошел к инструменту и, не обращая внимания на Минотавра, протянул к отпрыску руки.

Нить попятилась, еще отчаяннее замотала головой, а Минотавр, с грохотом опустив крышку рояля, поднялся и уперся незваному гостю в грудь. До этого он ни разу не касался примаров и ожидал чего угодно, вплоть до того, что рука пройдет сквозь белесую фигуру и примар окажется всего лишь видением, паром, пузырем. Но четырехпалая ладонь ощутила неодолимое сопротивление, словно Минотавр пытался удержать движущуюся гору. Примар шагнул к инструменту, не заметив, как его пытаются не подпустить к Нити, и, не удостоив Минотавра даже беглым взглядом, протянул к ней руки, подхватил ее, безвольную, и перенес на поёлы. Нить стояла, понурившись. Примар жутко скорчил физиономию, потрепал ее по плечу, взял за локоть и потянул к выходу. На пороге Нить оглянулась и посмотрела на Минотавра как в последний раз.