Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

Безответственные фантазии…

Тем не менее ощущения следовало тщательно записать, как того, в отличие от физиков, требовала психологиня, причем настолько подробно, насколько возможно. Это ни в коем случае не избавляло от въедливого допроса, впрочем, позволявшего извлечь из, казалось бы, полностью излитой на видеокристалл памяти Корнелиуса еще множество крохоток и перлов. В последнее время он пользовался помощью электронного секретаря класса «Ариадна». Он ловко отыскивал логические, семантические, эмоциональные пробелы в очередной записи и задавал дополнительные вопросы для их устранения, однако и это не шло ни в какое сравнение с Пасифией.

Корнелиус сел на чудовищно жесткой койке, сделал несколько телодвижений, разминая спину, плечи, торс, и взглянул на раскрытую книгу, которую перечитывал перед сном. «Космическая одиссея 2001 года» за авторством ныне позабытого Артура Кларка. Взгляд скользнул по колонкам кириллицы. Непривычное, надо сказать издание, а потому редкое. Изрядно пришлось постараться, чтобы заполучить его в коллекцию. В отличие от оригинального английского текста, конец здесь был обрезан – видимо, издатели сочли последнюю главу чересчур смягчающей твердость научно-фантастичности сюжета. Главный герой там превращался в зародыш некого сверхсущества, в Звездное дитя после встречи с творцом, а если без экивоков – богом той Вселенной. Он хоть и не обладал мистическими способностями, но творил разумные существа из неразумных вполне естественнонаучным способом – обучением. Только бог творит из ничего, остальным претендентам на его звание, эпигонам божественного, приходится творить из чего-то уже существующего, созданного до них и не ими.

Корнелиус посмотрел на технический выступ под иллюминатором отсека, превращенный им в книжную полку. Его походная библиотечка. Только самые любимые книги, самые ценные, читаные-перечитаные, выученные наизусть. Интересно, кто еще из многомиллиардного населения Солнечной системы хоть краем уха слышал о Станиславе Леме, братьях Стругацких, Айзеке Азимове, не говоря уже о фантастах второго и третьего ряда, чей талант и скромнее, и не столь плодовит? Наверное, никто. Может, именно поэтому он, Корнелиус, так любит свое чудаческое хобби? Он всегда предпочитал находить и заниматься тем, что не находил и чем не занимался больше никто во всей ойкумене.

По выступу полз шарик клайменоля, вбирая невидимую пыль, а еще несколько намеревались запрыгнуть на книги, чтобы обработать бумагу антисептиком. Корнелиус согнал их на пол, где обиженные сервисные роботы собрались в лошарика, похожего на забавного сухопутного спрута, и заковыляли к лимфолазу, просачиваясь во все помещения базы для навязчивого наведения порядка. Корнелиус беспокоился за судьбу своей библиотеки в его отсутствие. Клайменоли вполне могли счесть ее за мусор. Он несколько раз пытался закрыть отверстие, преграждая им доступ в каюту, но каждый раз лошарик ухитрялся одолевать преграду.

– Почему вы решились на эксперимент? Назовите причину, – спросила психологиня, всем видом демонстрируя незаурядность собственной личности, отчего Корнелиус ощутил к ней величайшее благорасположение. Только потом догадался: Пасифия таким образом разыгрывала элементарный психологический этюд установления доверительной связи, если ее не было – сеансы лишались смысла. Но даже столь отрезвляющее понимание уже ничего не могло изменить в их отношениях. Полная черная женщина, живое воплощение первобытного идеала матери-земли, полногрудая, статная, на голову выше отнюдь не низкого Корнелиуса, она дополняла свой образ ярко-красным просторным одеянием и золотистым тюрбаном.

Феноменологические сеансы проводились в отсеке, оформленном как просторный деревенский дом, с широкой верандой, там они обычно и располагались, – Корнелиус в плетеном седалище, по привычке вытянув далеко вперед костлявые ноги и положив локти на подлокотники, а Пасифия, как радушная хозяйка, подливала ему чай, пододвигала блюдца с вареньем, над ними кружили пчелы. Иллюзия, еще одна иллюзия. Впрочем, весьма действенная и располагавшая Корнелиуса к тому, чтобы, как он про себя изящно это именовал, проявлять ограниченную искренность. Загвоздка состояла лишь в том, что Корнелиус сам до конца не понимал – почему вызвался добровольцем? Он даже хотел выразиться в том смысле, что если уж приехал в Управление, то нужно попасть и в Лес, но вряд ли Пасифия оценила бы шутку.