Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

И вдруг Телониус понял, что инструмент, из которого извлекает мелодию, на самом деле весьма древний анклав для проведения эволюционных экспериментов над популяциями, а то, что он принимает за клавиши, – геномодифицирующие программаторы, преобразующие его игру в программу, которой следует подчинить ход эволюции. Он хотел отдернуть руки от клавиш, но пальцы продолжали ударять по ним, словно существовали отдельно от него.

– Я думал, ты никогда не догадаешься, – сказал Брут, опираясь на анклав и задумчиво выдергивая остатки нити из того места на мундире, где когда-то красовался шеврон. – Впрочем, тебя создавали не для этого, ты должен как бык вспахивать порученное тебе поле, не отвлекаясь на кусающих шкуру оводов. Наподобие меня. Что ж, предлагаю последовать за мной и взглянуть на то, как все началось, Телониус…

Телониус хотел попросить Корнелия перестать. Перестать все. Сидеть в плетеном седалище, развалясь в нем и изображая знатока какого-то там джаза, стоять рядом, впиваясь пальцами в плечо, будто пытаясь перелить свою волю в его руки, наклоняться к экрану волнофона и постукивать по поверхностному натяжению передающей мембраны, словно приманивая обитающую в глубине водяного пузыря крошечную рыбку – приемник гравитационных волн, которые только и обеспечивали сверхсветовое распространение сигналов. Им понадобилось бы миллиарды лет плутать в лабиринтах туго свернутой сингулярности, через аккреционный диск высасывающей материю из светила.

Но не успел. Потому что мембрана волнофона подалась внутрь, завернулась спиралью. Могучий язык гравитационного коллапса еще одной червоточины, смутно Телониусу знакомой, втащил их внутрь, перемалывая материю и энергию, в полном соответствии с законом эквивалентности, превращая всех и вся в квадрат постоянной скорости света. Даже не в нечто осязаемое, а исключительно интеллигибельное, ноуменальное, которому ничего не стоит преодолеть пространственно-временной континуум, совершить сальто-мортале, туда, где если все не начиналось, то уж точно продолжалось.

И там свет, и ничего кроме света. И даже набивший оскомину Корнелий тоже сгусток света. Светляк, вылетевший из болота в прохладу ночного леса, приманить стайку таких же брызжущих светом созданий. Смерть-цивилизация ткалась из света, и фотонные потоки оказались фундаментом их существования, каким для иных являются камни или поверхностное натяжение.

Светоч. Светило. Звезда. Люцифер. Им повезло родиться у массивной и яркой звезды – идеального материала для последующего превращения в сверхновую. Казалось, пространство вокруг нее тоже светится, каждый гран материи – источник фотонов, самый распространенный здесь строительный материал. Лучевая форма существования разумных тел – определил бы какой-нибудь земной ученый, окажись на месте Телониуса. Но на месте Телониуса только сам Телониус и никого кроме Телониуса. И он видел – Светоч упрятан в плотную и сложнейшую паутину силовых полей, генерируемых чем-то, что также сплетено из света, своего рода фотонной машиной. Как такое возможно с частицами нулевой массы покоя – пусть разбираются физики. Для Телониуса важно лишь то, что он в финишной точке существования светоносной смерть-цивилизации, квантовый свидетель, без него Светоч не может перейти в новое фазовое состояние. Но если Телониус – квантовый свидетель, то его представление о происходящем облекается в театр уже знакомых ему действующих лиц.

Есть ли они на самом деле? Телониусу неведомо и ведать не интересно, ему интереснее вникнуть в происходящее, облекая взаимодействие светоносных форм представителей смерть-цивилизации в привычные взаимодействия материально-разумных тел.

И вот внутри мегаструктуры Сферы Дайсона по бесконечной и совершенно пустой лестнице поднимается, насвистывая, разумное существо, похлопывая по широким перилам ладонью. Колоссальные кубатуры сотен астрономических единиц этажей медленно сменяют друг друга, не открывая идущему ничего нового, но он невозмутимо идет к известной ему цели. Иногда разумный останавливается, устав, но незримый Телониус понимает – об усталости нет и речи. Он замирает на месте еще раз оглядеть мегаструктуру, заполненную желтоватым маревом, пронизанную столь же колоссальными лестницами и еще более замысловатыми конструкциями. Они похожи на искривленные башни с мириадами крошечных светящихся огоньков, каждый такой огонек при ближайшем рассмотрении – кластер обжитых миров, на пресловутой оконечности булавки танцуют миллионы люциферов. А еще сквозь марево двигаются колоссальные машины – многоногие, многорукие, многоглазые – неторопливые строители этого крошечного отсека несоизмеримо великой Сферы.