Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

– Вопросы имеются?

– Нет, – произнес Телониус, но тут же сообразил, о чем его спрашивают, и почти возопил: – Есть! У меня миллион вопросов!

– Задавайте ваш миллион вопросов. Резервирую слот времени для уточнения инструктажа, – невозмутимо сказала Нить, и Телониус не усомнился, что она восприняла его восклицание буквально-серьезно, и при необходимости выслушает миллион вопросов, но только миллион и ни одним вопросом больше.

– Инструкция по неизвестным мне причинам полагает, будто планетарная система – механизм, поддающийся регулировке и управлению… – начал Телониус, но Нить прервала:

– Кроме того, вам предстоит трансформировать небесное тело, именуемое Венерой, и сделать его пригодным для существования разумных существ. Основные параметры трансформации и необходимые материалы вы получите в назначенный срок демиургии. Инструментарий диагностики и ремонта будет предоставлен вам в ближайшее время, можете не беспокоиться.

– Я не беспокоюсь, – проворчал Телониус. – Я совершенно спокоен. Когда предстоит исправлять мироздание, я ныряю в работу с головой.

– Больше вопросов нет? – осведомилась Нить.

– Больше вопросов нет, – подтвердил Телониус. – Готов ознакомиться с объемом работ.

Словно дожидаясь лишь этих слов, окружающий его мир стал скукоживаться, уменьшаться. Вполне возможно, происходило иное – он, Телониус, увеличился в размерах столь стремительно, что вскоре висел в пространстве, провожая взглядом медленно вращающийся шарик, почти полностью залитый океаном с черными брызгами редких островков. Хотелось протянуть руку, ухватить его, пытаясь убедиться – это происходит в реальности, а не в пространстве грез, но масштаб продолжал меняться. И хотя такого не могло быть, он был убежден, будто действительно раздувается в размерах, расширяется за счет изменения межатомных расстояний в теле, становясь из субстанции твердой и упругой субстанцией газообразной.

«Я – мера всех вещей», – подумал Телониус.

И вот он, подвешенный ни на чем, достиг размера, позволявшего взглядом окинуть главное светило и вращающиеся вокруг планетоиды, большие и малые небесные тела, облака газа, пыли, крошечные металлические пузырьки и скорлупки, в них Телониус признал космические корабли, но не это оказалось удивительным, не привычное небесномеханическое воинство, а иное, чему Телониус поначалу и названия не мог подобрать, и лишь потом он даже не вспомнил, а некто внутри (Нить?) услужливо подсказал: аккреция, диск аккреции.

Новое небесное тело вращалось столь близко к поверхности светила, что разглядеть черный шарик, не будь он окружен диском аккреции, вряд ли было возможно. Телониус не сразу понял, что за сияние его окружает, будто марево дрожит над раскаленной поверхностью – могучая гравитация объекта скручивала пространство, а вместе с ним экзосферу светила. Светило из всех сил своего тяготения противостояло темному соседу, но пылающая поверхность восходила колоссальной волной, бежала по поверхности, закручиваясь на вершине гребня в тугую спираль, в центре которой и находилась сингулярность. Новый спутник высасывал из огненного соседа звездное вещество.

Но вот плотность аккреционного диска достигла критического, а затем сверхкритического уровня, и с его полюсов ударили в зенит и надир великолепные струи, делая сингулярность похожей на небесный гироскоп.

Сингулярность впитывала Телониуса, как губка воду. Он оказался до чрезвычайности неопытным небесным телом, этаким облаком в штанах, неуклюжим и самонадеянным. С отчаянием наблюдая, как волны гравитации в клочья рвут его тело, достигшее такой степени разрежения, что назвать его газообразным значило польстить ему сверх меры, но даже в столь разреженной субстанции поддерживалась связность, и Телониус погружался в сингулярность так, как погружается пловец в захвативший его водоворот, не в силах совладать со стихией. Он бился среди гравитационных эквипотенциалов, ценой неимоверных усилий порой удавалось высвободить руку, но при этом нога, вроде бы нащупавшая опору среди космического хлама, которую можно использовать, чтобы все же вырваться из воды на берег, нога, обретшая упор, этот упор тут же теряла, и он рывком погружался еще глубже – по колено, по пояс, по грудь, осознавая безнадежность попыток, но не в силах заставить себя покориться неизбежности.

Ему показалось, будто гравитационное чрево, проглотившее его, издало сытую отрыжку, а затем его принялись уминать во все меньший и меньший объем пространства, вынуждая на обратный метаморфоз – из космической туманности в плотное тело. Однако окружающее пространство, даже вывернутое наизнанку сингулярностью, не изменилось. Планетоиды двигались вокруг, будто Телониус занял место главного светила, и он, отыскав знакомый пятнистый шар Венеры, протянул руки к старой знакомой. Планетоид, ощутив его движение, дрогнул, сбился с орбитального ритма, и резко изменился. Телониус не помнил, где он видел, как совершает первое деление зародышевая клетка, но происходившее очень походило на метоз.