Максим Черепанов - Мю Цефея. Только для взрослых

Стоит ли говорить, что в клинике Лерочка чувствовала себя на своем месте?

***

Этого посетителя Лерочка видела в первый раз. Он вошел в процедурную сквозь отдельный — конфиденциальность гарантирована! — вход для клиентов, уверенно прошагал к раковине и без промедления принялся за дело. Ни журналы с многопудыми распутницами, затертые, как ни странно, на некоторых страницах до дыр, ни видеодвойка с «Приватовской» и другой, более жесткой порнопродукцией донора не заинтересовали.

С потенцией у него все было в порядке. С техникой — тоже. Лерочка в восхищении замерла по свою сторону зеркала и смотрела, смотрела и смотрела, как самый лучший и самый интересный в мире фильм. За момент, когда зрачок уретры набух багрянцем напрягшихся в предчувствии эякуляции губок, Лерочка единогласным решением голливудских киноакадемиков вручила бы хозяину члена «Оскар», как только у того освободились бы руки.

Сперма у него была красной. Контейнер наполнился густым рубиновым желе почти на треть.

Когда упругие толчки семяизвержения прекратились, альбинос тщательно, словно корову доил, прошелся сжатой в кулак рукой от корня до головки, сцедил остатки семени — несколько алых тягучих капель — в стаканчик, отер хозяйство и руки салфеткой, неслышно вжикнул молнией на джинсах. Завернул крышку, стаканчик поставил на полочку под зеркалом, а потом, словно знал, куда смотреть, глянул Лерочке прямо в глаза — та отшатнулась от неожиданности, пальцы, томно, словно загипнотизированные, ласкавшие чувственный бутон лона, больно сжались, гоня от паха в мозг волну смешанного с болью наслаждения, — и улыбнулся.

Зубы у него были белые, ровные и очень острые.

Альбинос подмигнул ей, взъерошил волосы пятерней и решительным шагом вышел из процедурной.

Лерочка, чувствуя, как дрожат внезапно ослабевшие колени, оперлась о стену и только теперь поняла, что не дышит уже минуту. Жадно втянула, всосала в себя пахнущий антисептиком воздух, потрясла головой, гоня морок, расставаясь с наваждением, чувствуя внутри сладкую, словно после хорошего секса, блядскую бабью истому. Прикрыла глаза, подернутые, словно пруд — ряской, постыдным налетом-поволокой животной, едва удовлетворенной похоти. Потом резко, рывком, открыла и вперилась взглядом в стоящий за стеклом стаканчик — немое свидетельство только что отбушевавшей по обе стороны зеркального барьера страсти. Впору было не поверить глазам.

В контейнере студенисто опалесцировала совершенно обычная на вид жемчужно-белая масса. Никакой тебе волнительной красноты, никакой рубиновой загадки, никакой ало манящей тайны.

Сперма как сперма.

«Померещилось», — подумала Лерочка, отлипая от стены, чувствуя нетвердость в первых шагах и влажную, хлюпающую негу меж ног. Встрепенулась, расправила плечи и вышла из темнушки деловой и подтянутой, как всегда. Полы короткого, едва до колен, халатика развевались вокруг стройных, уверенно ступающих ножек, каблучки туфель деловито стучат, ладони заправлены в кармашки халата большими пальцами наружу — спешит по делам сестричка, некогда ей. В глазах сосредоточенность, в лице целеустремленность, сплошная энергия в движениях — огонь, а не баба!

Пациенты, понуро сидящие на скамейках и диванах в коридорах и холлах, крутили головами, провожали взглядами; Лерочка бездумно улыбалась всем, излучая силу и сексуальность. Мужики непроизвольно подбирали распущенные животы и украдкой расправляли плечи, женщины подозрительно тянули носами, кивая своим мыслям — бабьей своей натурой на подсознательном, животном уровне чувствовали они феромонный дух удовлетворенного Лерочкиного лона и завидовали красивой молодице лютой, истинно женской ненавистью, как всегда завидуют удачливым неуспешные.

***

Клиент приходил раз в две недели, как предписывал стандартный донорский договор. Его днем был четверг, временем — последний час перед закрытием. Действовал всегда отточенно и четко, экономил время и движения, выжимая из каждого мига и фрикции максимум эффекта — в прямом и переносном смысле, — оставлял на полочке под зеркалом щедро наполненный стаканчик, подмигивал Лерочке сквозь стекло и исчезал до следующей недели.

Каждый раз, глядя на то, как за ним там, в зазеркалье, медленно закрывается подтянутая доводчиком дверь, Лерочка с трудом удерживалась от того, чтобы не нажать кнопку включения громкой связи и не окликнуть его. Но горло ее каждый раз пересыхало настолько, что из него выходило совершенно жалкое блеяние — и Лерочка так и не осмелилась, не рискнула сделать то, что хотела. А желание было несказанно сильным — самым острым из тех, что она испытывала за годы после развода, сильным настолько, что в четверги альбиноса, как она незаметно для себя самой стала их называть, Лерочка шла после закрытия клиники в ближайший бар, снимала там мужика и всю ночь гоняла его в постели в хвост и в гриву, доводя до изнеможения и его, и себя, а потом, в пятницу, спала на кушеточке в комнатке с зеркалом, пока другие, не ее , клиенты наполняли литрами своей спермы бесчисленные пластиковые стаканы…