Максим Черепанов - Мю Цефея. Только для взрослых

— От-пусти… — хрипит он.

Мои пальцы разжимаются. Гость начинает кашлять, я размахиваюсь гравидубинкой и бью в стену рядом с его головой. Образуется основательная дыра, брызжет в стороны пластокартон.

— Что вы себе по-зволяете, — приходит в себя извращенец, — это же просто железка… ну, перегнул немного палку, я компенсирую ремонт…

Я замахиваюсь гравидубинкой снова, и гость закрывает голову руками.

— Не. В мою. Смену, — чеканю я.

Мне очень хочется опустить дубинку на его череп. Очень. Но я не могу.

— Вот его данные, Роб. Надо сделать, чтобы он больше не приходил.

Роберт качает головой.

— Трудно. Он ничего не нарушил. Ни один человек не пострадал. А легкий ущерб имуществу — это административка…

— Придумай что-нибудь.

— Трудно…

— Офицер Роберт Тодд, за этот год ты выпил тридцать один литр виски, пятьдесят четыре раза воспользовался услугами заведения. Ваша контора нам должна. Мне вынести вопрос наверх?

— Вау, полегче, не кипятись. Видать, достал он тебя. Ладно, посмотрим, что можно сделать. Плесни-ка.

В рекреационном блоке прохладно. Бледная Рената сидит, привалившись к стене. На шее синие отпечатки. Когда я вхожу, она делает попытку встать и падает обратно, закашлявшись.

— Дерк, я сейчас… еще пять минут отдышусь и пойду дорабатывать.

— Отбой. На сегодня ты освобождена. Сейчас я отвезу тебя домой.

— Но смена…

— Смену закроем с оплатой. Я сказал. Одевайся, поехали.

Аэромобиль скользит в потоке по магистралям Пентахида, послушный автопилоту. Рената молчит, глядя в окно на проплывающие мимо древние стоэтажки. Молчу и я, держа ее за руку. На руке одно серебряное детское кольцо, обручального нет.

Настоящие биороботы дороги, как плазменные танки, поэтому у нас их всего три, для инспекций и особых случаев. Работают девушки, которых научили имитировать легкую угловатость движений андроидов и некоторые другие особенности. Отличить на непритязательный взгляд очень трудно. А платят у нас куда больше, чем где-либо еще.

Всё ради проклятых денег.

— Мне осталось четыре года, я рассчитаюсь за жилой бокс, — вдруг говорит она, когда мобиль начинает снижаться, — и тогда всё. Пойду по специальности, учителем. Всегда мечтала учить детей. Но зарплаты у них, сам знаешь.

Я соглашаюсь, что это хороший план. И добавляю:

— Наверное, если правильно учить, из них не будет вырастать такое…

У подъезда Рената говорит:

— Спасибо. Я не девочка, с кинсеаньеры работаю. Но сегодня это было что-то с чем-то. Ты очень вовремя подоспел. Как подумаю, что он еще придет… а ведь он обязательно придет…

— Нет, — обещаю я, — больше не придет. К нам — нет.

Она улыбается немного грустно. Потом спрашивает:

— Поднимешься?

Пока я подыскиваю слова для ответа, она с жаром продолжает:

— Просто хочется чего-то человеческого, понимаешь, после этих скотов. Мне ничего не надо. Никаких обязательств. Джавиер сегодня отпросился к другу. Только ты и я, на одну ночь?

Глажу Ренату по щеке, она пробует удержать мою ладонь, но у нее это не получается.

— Тебе нужно отдохнуть, — говорю я.

Она уходит в подъезд, не оглядываясь. Ее плечи вздрагивают.

Мне некомфортно. Но ей действительно следует восстановиться перед завтрашней сменой.

Ближе к утру «Галатея» закрывается, гаснет свет во всех помещениях. Я сижу в полумраке рекреационной зоны и думаю о многом. О возможностях и их отсутствии. Об уродах и людях. О безысходности и надежде.

Интенсивный мыслительный процесс потребляет слишком много энергии. Куда больше, чем даже беготня по коридорам с гравидубинкой наперевес.

Когда я констатирую у себя состояние усталости, то снимаю наконечники с указательного и среднего пальцев правой руки и вставляю их в розетку.

С уверенностью о новом клиенте Лерочка могла сказать только одно — член у него был что надо.

Об этом Лерочка могла говорить с полной уверенностью — уж чего-чего, а такого добра она за свою пока еще не слишком долгую, но весьма бурную жизнь уж повидала так повидала. Этот был белый, изящный, словно выточенный из мрамора, под стать самому клиенту — рослому блондину с очень, до прозрачности, светлой кожей. Неудивительно, что Лерочка на него запала.

«Люблю все белое», — шутила она порой. В облике блондина белизны было изрядно и помимо волос, и белизна эта была всех возможных оттенков: от пинг-понговой целлулоидности склер, подернутой нитяно-красной сеточкой капилляров, до благородной, оттенка слоновой кости, матовости аккуратно ухоженных ногтей.